Дед умер зимой семидесятого, когда уже начинался гаражный бум. Почему семье старого большевика позволили оставить за собой гараж - кирпичный, да еще в центре города, да еще ведомственный - для Сигизмунда всегда было загадкой. Однако ворошить эту тайну у Сигизмунда никогда особой охоты не было. Не буди лиха, пока оно тихо. Оставили - и ладно. Рассказ матери кое-что прояснял. Правда, пока не все.

    -  Так что, - лениво спросил Сигизмунд, дитя перестройки, - у деда, поди, ОСОБЫЕ ЗАСЛУГИ перед родимой партией водились?

    -  Не знаю уж, какие там у него заслуги, особые или не особые… Я ему говорю: зачем нам гараж-то, дед? У тебя и машины-то нету, на казенной ездишь. А он вдруг кулачищем по столу как грохнет и орет на меня, аж кровью налился: мол, ты ничего не понимаешь и не суйся. - Мать, рассказывая, разволновалась, на скулах пятна проступили. Сигизмунд даже подивился: столько лет прошло, а она все переживает давний разговор. Будто вчера было.

    -  А что он орать-то начал? - спросил Сигизмунд. - Ну, не было машины… Ну, купили…

    -  То-то и оно! А как купили - знаешь? Дед, между прочим, твоего отца на дух не выносил. Три года, как мы поженились, вообще с ним не разговаривал. И после за глаза знаешь как называл? Chlapacz!

    Сигизмунд знал слово «хлапач». Дед, не любя новомодного слова «алкаш», именовал так пьяных. Отец Сигизмунда, избывая флотскую молодость, иной раз крепко принимал.

    К старости дед вообще стал довольно часто переходить на польский. Ругался, что внука польскому не выучили, на родном языке поговорить не с кем. А мать по-польски почти не говорила.

    -  Что, настолько не любил? - спросил Сигизмунд.

    Мать только рукой махнула.

    -  Не знаю, как и глаза не выплакала! Одно только и спасло: если бы развелись, неприятности были бы по партийной линии. У обоих. Дед это, конечно, тоже понимал. А тут вдруг машину Борису купить вознамерился! Я, дескать, и на очереди стою. Я старый большевик.

    -  Старый мудак, - пробормотал Сигизмунд.

    Мать расслышала - еще больше покраснела, вскрикнула:

    -  Не смей так про деда!

    -  Да я так просто…

    -  А ты никак! - И успокоившись, продолжила: - Машину он в том же году купил, совсем незадолго до смерти. На Бориса оформил.

    Машину дед взял, что и говорить, знатную. В те годы только-только начали выпускать «жигули». «Фиат» «фиатом», все комплектующие шли итальянские. Сносу «итальянке» не было, хоть и выглядела теперь вконец непрезентабельно. Да и фиг с ней, презентабельностью, - гаишники реже останавливают.

    -  Борис так воспринял, что дед перед смертью помириться с ним хочет. Рассиропился весь, отцом в первый раз назвал… Да я-то знала, что у деда на уме. Гараж у него на уме.

    -  Да что он к этому гаражу-то прилепился? - спросил Сигизмунд. - Клад у него там зарыт, что ли?

    -  Не знаю, какой у него там клад… - Мать тяжко вздохнула. - Сама поначалу так думала. Может, думаю, золото…

    При слове «золото» Сигизмунду вдруг стало нехорошо. Сокровища Рюрика, блин, клад Нибелунгов… в гараже у полковника Стрыйковского. Приехали, что называется…

    -  Ты слушай, Гоша, что тогда-то у нас с дедом вышло.