Чужие, как говорится, здесь не ходили.

Референта привезли, раздели догола, посадили голой задницей на высокий, но с очень маленьким сиденьем стульчик. Один молчаливый китаец развел жаровню, еще один приволок огромное пластиковое корыто, в котором яростно разевал клыкастую пасть крокодил метра полтора росточком, судя по всему, давно не кормленный. Третий китаец разложил на маленьком столике большой дамский маникюрный набор, выбрал несколько щипчиков для состригания кожицы возле ногтей и, молча продемонстрировав пару таких щипчиков референту, наклонился над его причинным местом.

Референт, чьи руки и ноги были намертво привязаны к металлическому штырю, составлявшему ось стульчика, извивался всем телом и тихо постанывал. Рот его не стали залеплять пластырем, благо островок целиком принадлежал китайской бригаде, а если с проходивших мимо катеров и джонок кто-то и услышал бы дикие вопли, просто прибавил бы обороты мотора. Кто в южных морях спорит с китайской или японской мафией? Разве что корейская. Но Корея далеко, а щипцы все ближе.

Еще один китаец включил кинокамеру.

Щипцы приблизились к телу референта. Легкое, почти неуловимое движение, и частица крайней плоти референта оказалась откушенной щипчиками и уже сочилась кровью в руке мучителя. Он спокойно продемонстрировал кусочек кожи перед кинокамерой, затем, поманив крокодила, сбросил ее в раскрытую пасть.

Голос референта, наверное, был слышен за несколько километров. Слов разобрать было невозможно. Да никто на сотни миль вокруг и не понимал по-русски, зато, записанные на аудиокассету, они потом легко могли быть идентифицированы «объектом», для которого и предназначалась съемка.

Будущим зрителем этого кинематографического шедевра должна была стать Мадам.

На лужайке перед домом снова появился молоденький китаец, почти мальчик; он раздул огонь, раскалил жаровню, налил на раскаленную сковороду немного растительного масла, и, когда специалист по ювелирному разделыванию жертв отхватил щипчиками очередной кусочек крайней плоти референта, не дрогнув ни одним мускулом лица, словно всю жизнь только и занимался приготовлением жаркого из крайней плоти выпускников МГИМО, принял кусочек кровоточащей кожи на большую деревянную ложку, опустил содержимое на сковороду, добавил какой-то пахучей травки, помешал свое «жаркое», выхватил обжаренный кусочек и, поманив крокодила вкусным ароматом, сбросил из ложки в широко раскрытую пасть крохотный, обжаренный в масле кусочек тела референта.

Съемка продолжалась.

Сняв крупно кровоточащую плоть молодого русского, камера панорамировала на его ноги. Палач срезал с каждого пальца мог по небольшому кусочку кожи с мясом так, чтобы не задевать крупные кровеносные сосуды. Однако и разорванные капилляры кровоточили достаточно, чтобы снимаемая на «видео» сцена производила впечатление.

Поваренок теперь уже обжаривал по очереди каждый кусочек пальца на сковороде и неторопливо кормил крокодила. Хищной рептилии, должно быть, нравился сам процесс, поскольку о том, чтобы насытиться такими порциями жаркого, не могло быть и речи.

Когда палач перешел к рукам и откусил порцию мизинца, силы покинули референта; он перестал орать; глаза его закатились; голова свесилась на потную грудь.

Мальчик аккуратно собрал свои поварские причиндалы и унес их в крытую бамбуковыми листьями хижину. Кинооператор деловито проверил, сколько метров пленки ушло на съемку, и тоже удалился.

А китаец, виртуозно владевший щипцами (как его назвать — хирург, палач, истязатель?), не спеша подошел к русскому, проверил, жив ли, не умер ли случайно от болевого шока, что было бы браком в его работе, удостоверился, что молодой человек жив, И тоже ушел.

На лужайке появились старик и девочка лет тринадцати, судя по всему, его ассистентка. Они развязали путы, положили истерзанного референта на траву; старик, достав из соломенной корзинки пучок игл, разложил их на тонкой рисовой циновке, осмотрел спину жертвы и, подержав каждую из игл секунду в огне жаровенки, которую разожгла девочка, воткнул иголки в двадцать три точки на теле, потом проверил каждую из иголок, слегка постучал деревянной палочкой по ним, словно фиксируя их в нужной точке, и, наконец подержав в пламени какой-то сморщенный корешок, дождавшись, когда корень начал выделять сизый пахучий дымок, стал водить дымящимся корнем над головой лежавшего без сознания пленника.