Кричит: «Уха простынет без тебя».

XXXIII

Так жизнь ее текла; в чужих домах

Она бывала редко; со слезами

Езжала в гости, чувствовала страх,

Когда с высокопарными речами

Уездный франт в нафабренных усах

К ней подходил бочком, кося глазами…

Свой дом она любила, как сурок

Свою нору – свой «home». свой уголок.

XXXIV

Андрей понравился соседям. Он

Сидел у них довольно долго; в споры

Пускался; словом, в духе был, умен,

Любезен, весел… и хотя в узоры

Канвы совсем, казалось, погружен

Был ум хозяйки. – медленные взоры

Ее больших и любопытных глаз

На нем остановились – и не раз.

XXXV

Меж тем настала ночь. Пришел Андрей

Ильич домой в большом недоуменье.

Сквозь зубы напевал он: «Соловей

Мой. соловей!» – и целый час в волненье

Ходил один по комнате своей…

Не много было складу в этом пенье –

И пес его: весьма разумный скот,

Глядел на барина, разиня рот.

XXXVI

Увы! всем людям, видно, суждено

Узнать, как говорится, «жизни бремя».

Мы ничего пока не скажем… Но

Посмотрим, что-то нам откроет время?

Когда на свет выходит лист – давно

В земле нагретой созревало семя…

Тоскливая, мечтательная лень

Андреем овладела в этот день.

XXXVII

С начала самого любовь должна

Расти неслышно, как во сне глубоком

Дитя растет… огласка ей вредна:

Как юный гриб, открытый зорким оком,

Замрет, завянет, пропадет она…

Потом – ее вы можете с потоком

Сравнить, с огнем, и с лавой, и с грозой,

И вообще со всякой чепухой.

XXXVIII

Но первый страх и трепет сердца, стук

Его внезапный, первое страданье

Отрадно-грустное, как первый звук

Печальной песни, первое желанье,

Когда в огне нежданных слез и мук

С испугом просыпается сознанье

И вся душа заражена тоской…

Как это все прекрасно, боже мой!

XXXIX

Андрей к соседям стал ходить. Они

Его ласкали; малый был он смирный,

Им по плечу; радушьем искони

Славяне славятся; к их жизни мирной

Привык он скоро сам; летели дни;

Он рано приходил, глотал их жирный

Обед, пил жидкий чай, а вечерком,

Пока супруг за ломберным столом

XL

Сражался, с ней сидел он по часам…

И говорил охотно, с убежденьем

И даже с жаром. Часто был он сам

Проникнут добродушным удивленьем:

Кто вдруг освободил его? речам

Дал звук и силу? Впрочем, «откровеньем»

Она не величала тех речей…

Язык новейший незнаком был ей,

XLI

Нет, – по при нем овладевало вдруг

Ее душой веселое вниманье…

Андрей стал нужен ей, как добрый друг,

Как брат… Он понимал ее мечтанье,

Он разделять умел ее досуг

И вызывать малейшее желанье…

Она могла болтать, молчать при нем…

Им было хорошо, тепло вдвоем.

XLII

И стал он тих и кроток, как дитя

В обновке: наслаждался без оглядки;

Андрей себя не вопрошал, хотя

В нем изредка пугливые догадки

Рождались… Он душил их, жил шутя.

Так первые таинственные взятки,

С стыдливостью соединив расчет,

Чиновник бессознательно берет.

XLIII

Они гуляли много по лугам

И в роще (муж, кряхтя, тащился следом),

Читали Пушкина по вечерам,

Играли в шахматы перед обедом,

Иль, волю дав лукавым языкам,

Смеялись потихоньку над соседом…

Иль иногда рассказывал Андрей

О службе занимательной своей.