Старки не сразу поехала к своему дому. Она остановилась возле кафе, купила большую чашку черного кофе и выпила ее тут же, за стойкой, выходившей на улицу. Ее шея и плечи были напряжены, как стальные струны, голова невыносимо болела, и, казалось, кто-то со страшной силой давит ей на глаза. Она подумала о неудобных скамейках в «Барригане» и о двойном джине, который помог бы ей ослабить давление на глаза, но заставила себя отказаться от искушения. Нет, сказала себе Старки. Пленку она просмотрит трезвой. Она еще раз переживет эти мгновения, глядя на запись, и ее мозг не будет затуманен алкоголем, когда она увидит последние мгновения жизни Рафинада Будро. Даже если боль будет ужасной, а задача покажется невыполнимой. Она была трезвой в тот день. Не станет пить и сегодня.

Старки решила, что не помчится стремглав домой, чтобы побыстрее посмотреть запись, а будет вести себя так, словно все в ее жизни идет нормально. Она станет механической женщиной с механическими эмоциями. Она детектив; ей нужно расследовать случай из собственной жизни. Она полицейский детектив; она должна делать свою работу, оставлять ее в офисе и жить своей жизнью, возвращаясь домой.

Старки остановилась возле магазина «Ральф». В доме совсем не осталось еды, и она решила, что пришло время купить продукты. Старки взяла тележку и покатила ее вдоль рядов, наполняя вещами, которые никогда не ела и, скорее всего, есть никогда не станет. Лосось в банках. Кукуруза. Брюссельская капуста. Пока Старки стояла в очереди к кассе, аппетит у нее пропал, но она все равно купила еду. За каким дьяволом ей понадобилась кукуруза?

Старки почувствовала непреодолимое желание выпить, как только переступила порог квартиры. Она сказала себе, что это привычка, устоявшаяся схема. Ты приходишь домой. Ты выпиваешь. В ее случае выпивка не ограничивалась одним стаканчиком.

— Потом, — обещала она себе.

Старки отнесла на кухню портфель и три пакета с продуктами. Она заметила, что на автоответчике для нее оставлены два сообщения. Первое было от Пелла, он спрашивал, почему она ему не позвонила, и оставил номер пейджера. Она выбросила мысли о Пелле из головы; сейчас нельзя о нем думать. Второй звонок был от Марзик.

— Привет, Кэрол, это я. Послушай, я звоню, чтобы узнать, все ли с тобой в порядке. Ну ладно. Пока.

Старки дважды прослушала сообщение. Она и Бет Марзик никогда не были друзьями, они почти не общались. Что ж, она позвонит Марзик и скажет ей спасибо. Потом.

Старки положила кассету на кухонный стол, а потом разобрала купленные продукты. Не спуская с кассеты глаз, она выпила стакан воды, сполоснула его и поставила на сушилку. Когда все продукты оказались на своих местах, она взяла кассету, принесла ее в гостиную и вставила в видеомагнитофон. Она вспомнила, что Марзик предложила ей посмотреть кассету вместе. Неожиданно Старки пожалела, что отказалась. Впрочем, она прекрасно понимала, что просто ищет причину отложить просмотр.

Она нажала на кнопку воспроизведения.

По экрану побежали цветные полосы.

Старки, скрестив ноги, уселась на полу перед экраном. Она все еще была в костюме, даже пиджак и туфли забыла снять. Старки не помнила, когда появился КРОК; она не знала, с какого момента они начали вести запись — с самых первых минут или им удалось снять только конец. Она вспомнила оператора, который снимал с фургона. И больше ничего. Камера, стоявшая на фургоне, могла фиксировать все происходящее.

Пошла запись.

Старки подтягивает ремни на бронированном костюме Рафинада. Сама она уже в костюме, осталось пристегнуть шлем. Бак Даггет и другой сержант, Вин Брайант, который сейчас на пенсии, подошли к ним, чтобы помочь. С того самого дня Старки ни разу не надевала костюм, но теперь ощущала его тяжесть и плотность и то, какая в нем жуткая жара.