«Прошу прощения, сэр, конечно, — сказал он, — раз уж Вы в некотором роде священник, я полагаю; но я не могу остановиться, он был такой чудесный маленький человечек».
Человек в черном пробормотал кое-что про себя: «Pretiosa in conspectu Domini mors innocentium ejus — Драгоценна в очах Бога смерть невинных его». Потом он очень мягко опустил руку на плечо солдата.
— Не берите в голову, — сказал он, — я сам немного служил в свое время. Но что с этой раной?
«А, это; это пустяки. Но я расскажу вам, как заработал ее. Все было так. Немцы поступили с нами по-военному, скажу я вам, они заперли нас в сарае в деревне; только бросили нас на землю и оставили там голодать, по-видимому. Они заперли большую дверь в сарай, поставили там часового и думали, что все в порядке.
В одной из стен были отверстия, похожие на очень узкие окна, и на второй день я выглянул через такое отверстие на улицу. Я сумел разглядеть, что немецкие дьяволы творили злые дела. Они ставили свои пулеметы в самых подходящих местах, где обычный человек, идущий по улице, никогда бы ничего не заметил. Но я-то их видел, и я видел пехоту, выстроившуюся за садовой стеной. Тогда я вроде как догадался, что должно произойти; и тут, в точности уверен, я смог расслышать отголоски пения наших парней: „Привет, привет, привет!“; и я подумал про себя: „Не в этот раз“.
Так что я осмотрелся вокруг и нашел дыру в основании стены; это был своего рода сток, полагаю. Я увидел, что смогу в него протиснуться.
И я выбрался, пополз вокруг сарая и дальше, пересек улицу, вопя изо всех сил, чтобы наши парни обходили опасный угол. „Бах, бах!“ — загрохотали орудия позади меня, и впереди, и со всех сторон от меня, и затем — удар! Что-то ударило меня по голове, и я вырубился; не помню больше ничего до тех пор, пока не очнулся здесь».
Солдат откинулся на спинку кресла и на мгновение закрыл глаза.
Когда он снова открыл их, то увидел, что в комнате находились и другие люди помимо священника в черных одеждах. Одним из них оказался человек в большом черном плаще. У него было мрачное старое лицо и большой мясистый нос. Он пожал солдату руку.
— С Богом! Сэр, — сказал он, — вы — достояние британской армии; вы, проклятье, прекрасный солдат и хороший человек, и слава Богу! Я горжусь, что могу пожать вам руку.
И затем кто-то вышел из тени, кто-то в удивительной одежде, которую солдат видел на герольдах, когда был при исполнении служебных обязанностей на открытии Парламента Королем.
— Итак, в Corpus Domini, — сказал этот человек, — из всех рыцарей ты был самым благородным и самым нежным, и ты принес самую лучшую весть, и теперь ты стал членом самого благородного братства, которое когда-либо существовало с самого начала мироздания, ибо ты отдал свою драгоценную жизнь ради спасения друзей.
Солдат не понимал, что ему говорил этот человек. Были здесь и другие, также облаченные в странную одежду, и они тоже приходили и говорили с ним. Некоторые говорили как будто на французском. Он не мог их понять; но знал, что все говорили любезно и хвалили его.
— Что это все значит? — спросил он у священника. — О чем они говорят? Они же не думают, что я подвел моих приятелей?
— Выпейте это, — сказал священник. И он вручил солдату большой серебряный кубок, наполненный вином.
Солдат сделал большой глоток и в тот момент все его печали остались позади.
— Что это? — спросил он.
— Vin nouveau du Royaume, — сказал священник. — Новое Вино, как вы его зовете.
Затем он наклонился и прошептал что-то солдату на ухо.
— Что? — сказал раненый. |