Разговор иссяк. Я сидел, отдыхая от недавних передряг, и смотрел, как просыпается город, зажигаются огни в лавках, бегут со стуком и звоном по рельсам ранние трамваи. Ни полковника, ни штабс-капитана мне было ничуть не жаль. Такие люди, как они, и привели страну к бесчисленным бедам двадцатого века. Сочувствовал я только несчастному отцу, так нелепо окончившему свою трудную, несчастливую жизнь.

    Пока я добирался до дома Поспелова в Хамовниках, три раза поменял извозчиков, а конец пути прошел пешком. Единственной сложностью в передвижении по городу в форменной одежде рядового жандармского корпуса оказалось отдание чести встречным офицерам. Я никак не мог заметить всех придурков в погонах, которым очень хотелось, чтобы все встречные нижние чины тянулись перед ними во фронт. Два раза меня даже останавливали молоденькие армейские прапорщики и оттягивались по полной программе.

    Глупость старинного ритуала приветствия в форме отдания друг другу чести незнакомыми между собой военнослужащими удивляла меня еще во время действительной службы в армии. Особенно рудиментарное ношение головного убора. Я даже не знаю, какой эпохе обязан это обычай. Скорее всего, боязнь непокрытых волос - это еще какие-то дохристианские суеверия. Мне кажется, реформу нашей армии нужно начинать не с очередных всеобъемлющих военных доктрин, а с отмены обязательного ношения головного убора.

    Наконец, преодолев все задержки и на всякий случай, запутав следы, я добрался до дома Поспелова. Открыла мне Анна Ивановна и безо всякого удивления по поводу моего странного вида или долгого отсутствия, не поздоровавшись, скорбно махнула рукой:

    -  Уже слышал? Илья Ильич совсем плох!

    -  Что такое, что с ним случилось?

    -  Стреляли в нашего кормильца, - заплакала домоправительница, - почитай, насмерть убили!

    -  Кто стрелял, почему? - спросил я, проходя за ней в дом.

    -  Там он, - не отвечая на глупый вопрос, сказала она и показала на спальню хозяина. - У него доктор.

    Я сбросил шинель на кресло в гостиной и прошел в комнату Поспелова.

    Мой приятель, старичок доктор, тот же, что лечил и меня, сидел возле постели Ильи Ильича и держал его за руку. Тот был без сознания. Лицо его осунулось, постарело, и было мокро от пота.

    -  Что с ним? - спросил я, кивая эскулапу.

    -  Лихорадка, - ответил врач. - Боюсь, что начинается «Антонов огонь».

    -  Куда его ранили?

    -  В грудь из револьвера. Пулю удалось вытащить, но животная теплота не снижается. Боюсь, что если еще немного повысится температура, наступит коллапс. Мне кажется, у Ильи Ильича началась общая гангрена.

    -  Попробую, может быть, у меня что-нибудь получится, - сказал я, сразу же включаясь в лечебный процесс.

    Доктор с сомнением покачал головой, но уступил место возле больного. Я сосредоточился и начал делать руками над грудью раненого свои стандартные экстрасенсорные пассы. Как я ни старался, обратной связи у нас с раненым не получалось. Не знаю от чего, нервного напряжения, бессонных ночей или общей усталости, но скоро я почувствовал, что сам вот-вот свалюсь рядом с Поспеловым.

    -  Ничего не выходит, мне нужно немного отдохнуть, - сказал я доктору.

    -  Постарайтесь еще немного, голубчик, - попросил доктор, - у Ильи Ильича начал улучшаться пульс.

    -  Да, конечно, - пообещал я, и в голове у меня все смешалось.

    Очнулся я в кресле. Илья Ильич лежал с открытыми глазами, доктор менял ему компресс на голове.