Полковник был премного доволен производимым эффектом, однако для полного удовольствия ему явно не хватало красивого завершения сцены и восторга зрителей. Я не смог оценить его актерские способности и не пал к ногам в театральном раскаянье. Сказал спокойно и уверенно, как будто предвидел именно такую встречу:

    -  Очень хорошо, что вы не спите. У нас к вам есть серьезный разговор.

    Прохоров, ожидавший определенной, задуманной им реакции, от неожиданности немного смешался и посмотрел на меня уже не таким, как раньше, гоголем.

    -  Я уже все знаю, господин студент! Вы не поняли, против кого решили бороться! Я предвидел и предусмотрел все ваши мысли еще до того, как они пришли в вашу пустую голову!

    Говоря о своих необыкновенных способностях, он распалялся и раздувался от гордости. Скорее всего, самооценка и самоуважение у него были необыкновенно высокие. Оспаривать или доказывать обратное было совершенно бесполезно. Подобные люди высшее счастье видят именно в пребывании в сладостном заблуждении на свой счет. Поэтому я сразу же перешел к сути:

    -  Меня интересует, почему вы приказал убить сына надзирателя Нестеренко?

    Теперь уже я несколько озадачил хозяина. Он ожидал совсем другого вопроса и разговора.

    -  Какого надзирателя? Какого сына? - вполне натурально удивился он. - Этого, что ли?

    Мы оба посмотрели на застывшего у дверей Нестеренко.

    -  Я впервые слышу такой нонсенс, - не совсем внятно по-русски сказал он. - Нестеренко у тебя, что, есть сын?

    -  Был, ваше высокоблагородие, его зарезал Жорка Самокат.

    -  Самокат? Какой Самокат? Это Николаев, что ли? А я тут при чем?

    -  По вашему приказу, - начал блефовать я, - убили сына этого человека. Мы хотим знать, за что?

    -  Вы городите чушь, господин студент. Никакого Нестеренку я не приказывал убивать! Я вообще никогда не знал такого человека, - твердо сказал Прохоров.

    -  Сына моего, Ваню, в Бутырке, в камере Самокат зарезал, - медленно, как-то мучительно выговаривая слова, проговорил надзиратель, - а звали его, верно, не Нестеренко, фамилия у него была совсем другая, наша природная, Плотниковы. Иван Трофимович Плотников, студент Императорского московского технического училища. Помните такого, ваше высокоблагородие?

    -  Плотников, - повторил за ним полковник, - Плотников… это когда было?

    -  Позапрошлым летом.

    -  Нет, не помню. Столько людей. Всех не упомнишь. Он что, студентом был, как и вы, господин калужский мещанин Синицын? - спросил уже меня Прохоров.

    Я кивнул. Теперь мы стояли, образовывая как бы равносторонний треугольник. У двери, ближе к окну, надзиратель, у противоположной стены полковник с направленным на меня наганом, и я посередине комнаты.

    -  Ну, что ж, тогда невелика потеря. Не лезь со свиным рылом в калашный ряд, и никто тебя не тронет. Родился крестьянином, будь крестьянином, мещанином - торгуй, занимайся ремеслом. А вы, господа новые русские, все норовите чужое ухватить. Господь лучше знал, кому кем родиться, а вы восстаете против его промысла, а потом еще обижаетесь, что вас режут и вешают!

    Полковник говорил почти вдохновенно, так, как будто выступал на государственном совете.

    -  Есть в человечестве, - горячо заговорил он, размахивая в такт своим словам наганом, - натуральная сила инерции, имеющая великое значение… Сила эта, безусловно, необходима для благосостояния общества.