-  Ты что это? Радуешься, что из Бутырок вышел? - спросил надзиратель,

    -  Это само собой, и еще есть у меня одна интересная мыслишка…

    -  А мне теперь свое душегубство век замаливать, - совсем не в тему сказал он.

    -  Ты куда теперь? - спросил я, реально представляя, в каком положении окажется мой спаситель.

    -  Посижу в трактире, помяну сына и сдамся, - после долгой паузы ответил он. - Куда мне еще деваться! Будь что будет…

    -  Ты, Нестеренко, знаешь что, погоди сдаваться, Может быть, мы сначала поговорим с вашим полковником.

    -  Это еще зачем?

    -  Потолкуем о том, о сем, может, удастся его прижать и тебя отмазать.

    -  Это как же так понять, «отмазать», - соборовать, что ли?

    -  Соборовать тебя еще рано. Попробуем уговорить полковника тебя выручить из беды. У него, кстати, есть семья?

    -  Откуда, холостует. Чего нам к нему идти-то? - не просто удивился, а испугался надзиратель. - Сказился ты, что ли, господин студент, зачем их высокоблагородию меня выручать? Да он вперед меня застрелит, и вся недолга!

    -  Это еще посмотрим, кто кого застрелит. Ты лучше мне скажи, ходят к нему по ночам молодые солдаты?

    -  Ходят, когда прикажет.

    -  Вот и давай пойдем к нему, как будто он меня вызвал. Как я понял, он живет где-то рядом с тюрьмой?

    -  Тут, недалече, в переулке, мы уже прошли. Фатера у него казенная.

    -  Давай сходим, попытка не пытка. Тебе все равно терять нечего.

    -  Тебе-то чего за радость из-за меня муку принимать? Твое дело теперь вольное, беги, куда глаза глядят!

    -  У меня к полковнику тоже вопросы есть, хочу узнать, за что он приказал меня убить. К нему на «фатеру» очень сложно попасть?

    -  Да нет, попасть-то можно, солдатики к нему часто наведываются. Сам к нему водил молоденьких. Мне, - словно оправдываясь, сказал надзиратель, - чтобы до Самоката добраться, много чего вынести пришлось. Из-за него, ирода, крепкое хозяйство бросил и в тюремщики пошел. Сына моего единственного душегуб, как барана, зарезал, - опять пояснил он, - А его, изверга, за то не на виселицу отправили, а от праведного суда в жандармском корпусе спрятали, Он у полковника вроде как палачом служит, то есть служил. Царство ему, душегубу, небесное, - перекрестился Нестеренко. - Я, почитай, цельный год случая ждал. Вот и дождался…

    -  Ну, что, пойдем к полковнику? - прервал я грустный рассказ Нестеренко. - Не боязно?

    -  Мне нечего бояться, как сына потерял, больше ничего не боюсь.

    -  За что его убили? - спросил я, понимая, что надзирателю необходимо выговориться. Он убил человека, вероятно, впервые в жизни совершил такое страшное преступление и теперь пытался оправдаться, возможно, даже перед самим собой.

    -  Кабы самому знать. Мой Ваня был хорошим мальчиком, тихим, скромным, не мне в пример. Очень любил учиться. Сам по букварю постиг грамоту. Потом в селе у попа учился, - надзиратель замолчал, уйдя в воспоминания, потом поглядел на меня провалившимися, темными глазами и продолжил невеселый рассказ. - Батюшка наш, отец Филарет, и посоветовал отослать его в город в школу. Я его в Харьков и отвез, в реальное училище. Он экзамен какой-то сдал, сразу во второй класс взяли. Так-то вот. Учителя его хвалили, говорили, что он очень способный, каждый год награды давали.