-  Казимир, - опять начал бормотать сосед, - я сейчас уйду, а мы потом с тобой все решим! Надеюсь, ты на меня не в обиде?

    Он, не отрываясь, смотрел мне в глаза, и это раздражало. Появилось чувство, что душегуб, как дикий зверь, готовится к прыжку и тихим голосом, плавными движениями руки убаюкивает жертву.

    Между тем я видел то, что делается за его спиной. Массивная обитая металлом дверь начала медленно открываться. Кажется, ему подоспела подмога. Он этого еще не услышал, так бесшумно ее отворяли. Я встал, чтобы хоть как-то контролировать ситуацию. Это Николаева почему-то встревожило, он сделал еще шаг назад и должен был опереться о дверь, но ее за спиной не оказалось, и он как будто оступился, его невольно качнуло назад.

    -  Казимир, ты что? - спросил он и шагнул назад в камеру. Глаза его неестественно округлились, он широко открыл рот, так, как будто собирался закричать, но не закричал, сделал движение, схватил зубами и деснами воздух и вдруг плашмя упал на пол.

    Я по-прежнему стоял со своим стилетом возле кровати, ничего не понимая. В дверном проеме показалось лицо моего угрюмого надзирателя.

    -  Что с ним? - спросил я, но ответ не услышал, да он был уже лишним. Причина смерти была на лицо и страшно-красноречива - из под левой лопатки Николаева торчал какой-то металлический прут. Он был еще жив, он елозил руками по полу и даже пытался встать. Потом поднял лицо с гримасой смертельной тоски, посмотрел на меня снизу вверх беспомощными, молящими глазами, опять открыл рот, но из него вырвался не крик, а черная струя крови.

    Надзиратель переступил через неподвижное уже тело, аккуратно ступая тяжелыми сапогами, обошел растекающуюся кровавую лужу и остановился в шаге от меня.

    -  За что ты его? - спросил я, не в силах оторвать взгляд от страшного штыря в спине убитого.

    -  Сына моего зарезал, - коротко ответил он. - Получил по заслугам.

    Мы с минуту молча постояли над телом, словно поминая усопшего. У меня в голове было совершенно пусто, вернее, слишком много всего, чтобы сосредоточиться на чем-то одном. Наконец я сумел взять себя в руки.

    -  Что будем делать? - спросил я надзирателя.

    -  Он тебя хотел, господин студент, зарезать, - не отвечая на вопрос, проговорил он, еще на шаг отступая от растекающейся по полу лужи.

    -  Знаю, - ответил я и машинально посмотрел на свой стилет, - я вовремя проснулся.

    -  Теперь тебе нужно бежать, - неторопливо сказал он, - а то засудят.

    Мой надзиратель вел себя, как и прежде, угрюмо-сдержано, и если бы я не заметил, как у него предательски дрожат руки, то решил, что он совершенно спокоен.

    -  Как мне бежать? - спросил я. - В окно вылететь в тюремной робе?

    -  Я припас одежду, - неожиданно сказал он, - тебе подойдет.

    -  А как мне отсюда выйти?

    -  Это не твоя забота, я выведу. Пошли, что ли, а то скоро утро.

    -  Подожди, - попросил я, - только возьму документы и деньги.

    -  Они у меня, - остановил он мой порыв в сторону параши, - на, вот, забери…

    Он вынул из кармана штанов мой паспорт с вложенной в него пачкой купюр и протянул мне. Я удивленно взял их в руки - оказывается, мой тайник был сразу же им открыт.

    -  Поспеши, господин студент! Не успеем…

    Мы вышли из камеры, и он запер ее на засов.