Я не успел ничего, даже испугаться, так все это было нелепо и неожиданно. Сухо щелкнул спусковой курок. Штабс-капитан скривился, как от боли и попытался большим пальцем руки взвести его снова. Теперь вариантов не оставалось у меня. Я выхватил из рукава стилет и кинулся к нему. Однако, жандарм успел меня опередить и вновь выстрелил. И снова наган дал осечку. К счастью для меня, револьверы того времени не отличались особой надежностью.
Тогда он бросился на меня сверху вниз, видимо, собираясь сбить с ног. Я на автоматизме выбросил вперед правую руку. В какой-то точке пространства его тело и моя рука, держащая страшный, тонкий кинжал встретились.
Штабс-капитан пронзительно вскрикнул, а мне осталось только отскочить в сторону.
- Служивый, это кто тут балует с леворвером? - раздался от дверей сердитый старческий голос.
Там стоял слуга полковника Митрич и растерянно оглядывал поле сражения.
Прохоров и Нестеренко были уже мертвы, а штабс-капитан еще жив и пытался встать. Он уже поднялся на колени и обеими руками держался за рукоять воткнувшегося ему в грудь стилета.
- Люди, помогите! Караул, убили! - вдруг тонким, высоким голосом закричал старик. - Чего стоишь орясина, бежи, ирод, за доктором!
Мне не оставалось ничего другого, как со всех ног броситься к выходу.
- Чего Митрича кричать? - спросил меня поднимающийся по лестнице дворник Абдулка. Вид у него был тревожный и настороженный.
- Полковника ранили! - крикнул я ему на ходу. - Иди, помоги Митричу, я бегу за доктором.
Абдулка охнул и поспешил наверх, а я беспрепятственно вышел из дома. Был седьмой час утра. Москва уже проснулась. Люди в простом платье, вероятно, рабочие, спешили на фабрики, которых в этом окраинном районе было множество. В конце улочки показался извозчик. Я подождал, пока он подъедет, и вышел на дорогу. Извозчик он неожиданности ругнулся, но, разглядев жандармскую форму, замолчал на полуслове. Пролетка оказалась свободной. Я сел на кожаное сидение, откинулся на спинку. Кучер ждал приказаний, повернувшись ко мне боком.
- Отвезешь меня, - сказал я и замялся, не зная, куда мне теперь направиться. Сказал просто, чтобы не вызвать подозрений, - на Волхонку.
Продрогший мужик в рваном нагольном полушубке, как мне показалось, зло покосился на меня с облучка и, ни словом не обмолвившись о плате, развернул лошадь. Я вспомнил, что на мне надето, и как у нас в стране люди, имеющие хоть какую-то власть, любят платить за услуги, успокоил извозчика:
- Не бойся, мужик, я заплачу.
Он удивленно на меня оглянулся, не веря такому странному поведению жандарма, неопределенно покачал головой и мохнатая лошаденка, словно уловив изменившееся настроение хозяина, весело зацокала копытами по булыжной мостовой. Я поднял глаза к небу, оно уже светлело.
Впервые с того момента, как меня арестовали, я почувствовал себя в безопасности.
- А куда тебе, служивый, на Волхонке?
- К музею, - сказал я, но не сразу вспомнил, построен ли уже музей изящных искусств, и тут же поправился, - к храму Христа Спасителя.
- К заутренней спешишь, помолиться хочешь? - спросил кучер.
- Поминальную молитву по новопреставившемуся заказать. Сегодня ночью умер один хороший человек.
- Вечная ему память. Все под Богом ходим, никто смерти не избежит, - нравоучительно сказал извозчик. - Родич или так, знакомый?
- Знакомый, - ответил я. |