Ни в виде юноши, ни в виде девушки это создание меня не интересовало. Хотя было бы неплохо из барышниного загашника заплатить за постоялый двор, если он нам встретится на пути. У меня в кармане бренчало всего несколько серебряных монеток, которых не хватит даже на корм лошадям.

    Не ответив на мой риторический совет, Раскина начала развивать другую тему:

    -  Вы как врач должны были не бить несчастного Ефимку, а оказать ему помощь, проявить к нему духовное и физическое участие. Если теперь крестьяне за нами погонятся, то виноваты в этом будете только вы. Вот мы с вами убежали, как трусы, а может быть бедному Ефимке сейчас больно. Вы его сильно ударили? - требовательно спросила она.

    Я вместо ответа хлестнул невинных лошадок вожаками по бокам.

    -  Люди должны быть добры друг к другу, особенно освещенные просвещением, - продолжала ныть барышня у меня за спиной. - Наш долг - научить простой народ любить друг друга, сеять разумное, доброе, вечное…

    «Интересно, почему, как только наши соотечественники перестают гнобить друг друга, а принимаются морализировать, они выглядят полными, законченными идиотами? - размышлял я, слушая монотонные причитания херсонской толстовки. - Может быть, это происходит потому, что за словами о любви к ближнему у нас обычно ничего не стоит, а наши практические действия почти всегда направлены на свою выгоду? При том у большинства аморальных людей всю жизнь сохраняется вера в свою доброту и гуманность, а у наивных эгоистов - надежда на чудо начальственного благодеяния. „Вот, мол, приедет барин, барин нас рассудит“…»

    На ближайшей развилке я свернул направо, и мы поехали в сторону Серпухова. Никакого особенного преимущества у этого подмосковного городка перед Михневым у меня не было, просто я уже бывал в нем несколько раз, и это определило выбор.

    -  …Вот вы как гуманист, неужели не испытываете угрызений совести за то, что бросили беззащитного мужичка без помощи? Оставили Божье создание? - не дождавшись моего покаяния, напрямую вопросила барышня.

    -  Это кто создание? Ефимка?

    -  Мы все Божьи создания, - уклонилась от прямого ответа Татьяна Кирилловна, - может быть, Ефим менее развит, чем вы, но это еще не повод отрицать его как создание Божье.

    -  У вас есть жених? - поинтересовался я, никак не комментируя ее проповедь.

    -  При чем здесь мой жених! - запнувшись, воскликнула Раскина. - Он здесь совершенно ни при чем!

    Я не стал переспрашивать, предположив, что какой-то завалящий женишок у девицы есть.

    -  И как он отнесся к вашему путешествию за светом истины?

    -  О, он современный человек и понимает, кто такой Лев Николаевич Толстой, и что значит его учение для современного общества. Только он, к сожалению, не может отказаться от мясной пищи, и это нас разделяет. В остальном он совершенно замечательный человек и прогрессист.

    -  А он знает, что вы одна отправились на поклонение великим мощам? - спросил я.

    К самому Толстому у меня, собственно, никаких претензий не было, но его убогая, прямолинейная ученица мне все больше не нравилась. Вопреки предположению, ироническая характеристика классика как «великих мощей», девицу не возмутила. Она, скорее всего, в тот момент была полна своими личными переживаниями, и ей было не до чести и достоинства графа Льва Николаевича.

    -  Мой жених… хотя мы официально с ним не обручены, но я уже почти дала ему слово, - запинаясь, сообщила херсонка, - ему нужно стать более совершенным… Вам не кажется, что кто-то нас догоняет…

    Девица Раскина говорила задумчиво и монотонно, потому последняя часть ее фразы не сразу до меня дошла.