Мои ладони, замерзшие без перчаток, сначала никак не реагировали на состояние раненного, но постепенно согрелись от нервного напряжения, и я начал ощущать ими боль его раны. Однако, для полноценного лечения у меня пока явно недоставало сил - не удавалось по-настоящему сосредоточиться. Тем не менее, результат какой-то был, Петр открыл глаза и со стоном взялся за голову.

    -  Знатно меня стукнуло, - пытаясь улыбнуться сказал он, - башка гудит, как колокол… А эти где?

    -  Там, - ответил я и ткнул пальцем в сторону, где лежали наши недавние враги, - потерпи, сейчас тебе станет легче.

    -  Неужто всех порешили?

    -  Не знаю, может быть, кто-нибудь и жив, я на них не смотрел.

    -  Так им и надо! - неожиданно для меня вмешалась в разговор наша «непротивленка». - Они нас убить хотели! Вот и пусть теперь…

    Что «пусть», Татьяна Кирилловна не досказала, а я, несмотря на драматизм ситуации, едва удержался от улыбки: очень уж быстро ее непротивление злу насилием перешло в мстительную противоположность.

    -  Хоть глаза им закрыть, - опять-таки неожиданно для меня сказал Петр, - а то не по-христиански это.

    В его теперешнем состоянии только и дела было думать об открытых глазах убиенных. Все-таки человек - совершенно непрогнозируемое существо, никогда нельзя быть уверенным на сто процентов, что он подумает или выкинет в следующую минуту. Как это ни было тягостно, но нужно было идти разбираться с нашими жертвами. К моему удивлению Петр нашел в себе силы, встал и отправился следом за мной. Снег уже покрыл свежим покровом дорогу, и мы продвигались, печатая обувью ясные следы. Шли рядом не разговаривая. Я на всякий случай, памятуя о живучести американских кинематографических бандитов, взял с собой ружье. Взял, впрочем, зря, защищаться больше было не от кого. Убитые нами люди лежали в странных, расслабленных позах, а на их лицах еще таял снег.

    Самое жуткое зрелище представлял человек с ружьем. Волчьей картечью ему разворотило лицо и шею. Несмотря на неказистость, дробовик обладал завидной кучностью стрельбы, а Петр оказался классным стрелком. «Мои покойники» были благолепны и ничем не обезображены. Я старался не смотреть на их лица, чтобы зря но нагружать психику.

    -  Ишь, ты говорил, что дохтур, да ты, никак, из военных! - уважительно заметил крестьянин. - Знатно стрелишь.

    -  Что будем с ними делать? - не ответив, спросил я. - Оставим здесь?

    -  Это как так оставим? - удивился мужик. - Нетто это по-христьянски? Их отпеть и погрести надобно, так оно будет правильно.

    -  Что ты предлагаешь, вызвать сюда полицию? - безо всякого энтузиазма поинтересовался я. - Так нас же потом и затаскают!

    -  К чему нам полиция, - ответил он. - Погрузим в ихнюю же карету, да и отправим. Лошади, чай, дорогу домой знают, отвезут.

    Такое простое решение мне, признаться, не пришло в голову. Однако перетаскивать покойников в возок через узкие дверцы ужасно не хотелось. Особенно окровавленного «Ловкача».

    -  Может, не стоит? - неуверенно попытался я отказаться от такого трудного и грязного дела.