|
Мальчик почувствовал сквозь множество складок тоги, как набухли его мускулы. Позади него сиял Деллий. Ему предоставили право при-ветствовать Клеопатру. Он подошел к ней, глядя на тех двоих, – откинув назад голову, мальчик смеялся какой-то шутке Антония. – Они понравились друг другу, – сказал Деллий. – Да, кажется, – невыразительно ответила она. Затем распрямила плечи. – Марк Антоний не привез с собой столько друзей, сколько я ожидала. – Много работы, царица. Я знаю, что Антоний надеется встретить знакомых александрий-цев. – Переводчик, писарь, главный судья, счетовод и начальник ночной стражи будут рады служить ему. – Счетовод? – Это лишь титулы, Квинт Деллий. Обладать одним из этих титулов – значит быть чисто-кровным македонцем, потомком соратников Птолемея Сотера. Они – александрийские аристо-краты, – с довольным видом пояснила Клеопатра. В конце концов, кто такой Аттик, если не счетовод, но будет ли римлянин из семьи патри-циев презирать Аттика? – Мы не планировали приема на этот вечер, – продолжала Клеопатра. – Только скромный ужин для одного Марка Антония. – Уверен, ему это понравится, – ровным голосом ответил Деллий. Когда у Цезариона уже слипались веки, мать решительно отправила его спать, затем отпу-стила слуг и осталась с Антонием наедине. В Александрии не бывает настоящей зимы, просто небольшое похолодание после захода солнца, поэтому все ставни были закрыты. После Афин, где было холоднее, Антонию очень по-нравилось в Александрии. Он почувствовал такое спокойствие, какого не чувствовал уже долгие месяцы. И хозяйка за обедом проявила себя интересным собеседником – когда ей удавалось вставить слово. Цезарион забросал Антония вопросами. Какая она, Галлия? Какие они, Филиппы? Что значит командовать армией? И так далее, и тому подобное. – Он замучил тебя, – улыбнулась Клеопатра. – Больше любопытства, чем у гадалки, прежде чем она предскажет тебе твое будущее. Но он умный, Клеопатра. – Гримаса отвращения исказила его лицо. – Такой же не по годам разви-тый, как и другой наследник Цезаря. – Которого ты терпеть не можешь. – Слабо сказано. Скорее, чувствую отвращение. – Надеюсь, к моему сыну ты сможешь почувствовать симпатию. – Мне он понравился больше, чем я ожидал. – Он обвел взглядом лампы, зажженные по периметру комнаты, сощурился. – Слишком светло. В ответ она соскользнула с ложа, взяла щипцы для снятия нагара и погасила все свечи, кроме тех, что не светили прямо в лицо Антонию. – У тебя болит голова? – спросила она, возвращаясь на ложе. – Да, действительно. – Ты хочешь уйти? – Нет, если я могу тихо лежать здесь и разговаривать с тобой. – Конечно, можешь. – Ты не поверила мне, когда я сказал, что полюбил тебя, но я говорил правду. – У меня есть серебряные зеркала, Антоний, и они говорят мне, что я не принадлежу к тому типу женщин, в которых ты влюбляешься. Таких, как Фульвия. Антоний усмехнулся, блеснув мелкими белыми зубами. – И Глафира, хотя ты ее никогда не видела. Восхитительный экземпляр. – Ясно, что ты не любил ее, если так говоришь о ней. Но Фульвию ты любишь. – Точнее, любил. Сейчас она невыносима. Развязала войну против Октавиана. Напрасная затея, и к тому же бездарно проводимая. – Очень красивая женщина. – Ей уже сорок три. Мы почти одногодки. – Она родила тебе сыновей. – Да, но они еще слишком молоды, чтобы понять, что в них заложено. Ее дедом был Гай Гракх, великий человек, поэтому я надеюсь, что они хорошие мальчики. Антиллу пять лет, Иулл еще очень маленький. Фульвия плодовитая. |
