|
Еда была хорошая, хоть и не совсем римская: слишком много баранины, отварной рыбы, странные приправы, незнакомые соусы. Однако присутствовал слуга, ответственный за перец, со ступкой и пестиком. И если римлянин щелчком пальцев потребует свежемолотого перца, то все станет съедобным, даже германская вареная говядина. Было вдоволь самосского вина, хотя и разбавленного водой. Как только Деллий увидел, что Антоний пьет его с водой, он сделал то же самое. Сначала Антоний молчал, но, когда унесли главные блюда и подали сласти, он громко рыгнул, похлопал по своему плоскому животу и довольно вздохнул. – Деллий, что ты думаешь об этом сборище царей и принцев? – приветливо спросил он. – Очень странные люди, Марк Антоний, особенно для того, кто никогда не был на Востоке. – Странные? Ага, странные, согласен! Хитрые, как помойные крысы, у них больше лиц, чем у Януса, и кинжалы такие острые, что ты не почувствуешь, как они окажутся у тебя между ребер. Удивительно, что они поддерживали Брута и Кассия против меня. – Не так уж удивительно, – промолвил Попликола, который очень любил сладкое и насла-ждался засахаренным в меду кунжутом. – Они допустили ту же ошибку с Цезарем, поддержав Помпея Магна. Ты вел кампании на Западе, как и Цезарь. Они не знали тебя. Брут был никем, но Гай Кассий представлял для них некую магическую фигуру. Он избежал смерти с Крассом у Карр, потом очень хорошо управлял Сирией уже в зрелом возрасте тридцати лет. О Кассии хо-дили легенды. – Я согласен, – сказал Деллий. – Их мир ограничен восточным концом Нашего моря. Что происходит в обеих Испаниях и Галлиях на западном конце – неизвестно. – Правильно. – Антоний скривился при виде сладких блюд на низком столе перед ло-жем. – Попликола, вымой лицо! Я не знаю, как ты можешь переваривать эту медовую кашу. Попликола отодвинулся назад, а Антоний взглянул на Деллия с выражением, которое говорило, что он понимает многое из того, что Деллий надеялся утаить: бедность, статус «нового человека», чрезмерные амбиции. – Привлек ли кто-то из этих помойных крыс твое внимание, Деллий? – Один, Марк Антоний. Еврей по имени Ирод. – Ага! Роза среди пяти сорняков. – Его метафора была птичья – сокол среди пяти воробьев. Антоний утробно засмеялся. – Ну, при наличии Деиотара, Ариобарзана и Фарнака не думаю, что у меня хватит времени оказать внимание полудюжине задиристых евреев. Неудивительно, что пять сорняков ненавидят нашу розу Ирода. – Почему? – спросил Деллий, делая вид, что ему очень интересно. – Во-первых, его регалии. Евреи не одеваются в золото и тирский пурпур – это против их законов. Никаких царских украшений, никаких изображений, а свое золото от имени всего народа они хранят в Большом храме. Красс ограбил Большой храм, взяв оттуда две тысячи та-лантов золота, прежде чем отправиться завоевывать Парфянское царство. Евреи прокляли его, и он умер постыдной смертью. Затем пришел Помпей Магн, прося золота, потом Цезарь, потом Кассий. Они надеются, что я так не сделаю, но знают, что я так и поступлю. Как Цезарь, я спро-шу у них сумму, равную той, какую просил Кассий. Деллий нахмурился. – Я не… э-э… – Цезарь потребовал сумму, равную той, какую они дали Помпею. – О, понимаю! Прости мое невежество. – Мы все здесь, чтобы учиться, Квинт Деллий, и ты поразительно быстро учишься. Поэто-му расскажи мне об этих евреях. Чего хотят сорняки и чего хочет роза Ирод? – Сорняки хотят изгнать Ирода под страхом смерти, – ответил Деллий, отказавшись от птичьей метафоры. Если Антонию больше нравится его собственная метафора, то и Деллию она будет больше нравиться. – Ирод хочет, чтобы Рим своим декретом разрешил ему свободно жить в Иудее. |
