|
Он облокотился на стол, устраиваясь поудобнее, как человек, который не прочь побеседовать. - Вы мне нравитесь, кюре. Знаете, вы напомнили мне одного тюремного священника, с которым я долгое время работал вместе. И надо отдать ему должное - все приговоренные, которых мы с ним провожали на небо, перед смертью целовали распятие. А после казни он всегда рыдал, словно потерял собственное дитя, и становился таким бледным, что я заставлял его выпить чарку вина, чтобы он немножко пришел в себя. Я всегда беру с собой кувшинчик доброго вина. Никогда ведь не знаешь, как все обернется, особенно с подручными. Мой отец был подручным палача, когда на Гревской площади четвертовали Равальяка, убийцу Генриха IV... И вот он мне рассказал... Впрочем, ладно, в общем-то, эта история вам не слишком понравится. Потом, когда вы попривыкнете малость, я вам расскажу. Так вот, я иногда говорил этому священнику: "Слушай, кюре, как ты думаешь, сам-то я попаду в ад?" - "Если ты, палач, попадешь в ад, - отвечал он мне, - то я попрошу у бога разрешения сопровождать тебя..." Подождите, аббат, сейчас я вам кое-что покажу, это вас немного успокоит. *** Порывшись снова в своих многочисленных карманах, мэтр Обен достал маленький пузырек. - Секрет этого зелья раскрыл мне отец, а ему - его дядя, который был палачом при Генрихе IV. Мне его тайно готовит один аптекарь, мой приятель, а я в обмен даю ему черепа, из которых он делает какой-то там чудодейственный порошок. Аптекарь уверяет, что порошок излечивает болезни почек и апоплексию, но для него нужен череп только молодого человека, погибшего насильственной смертью. А впрочем... это его дело. Я ему даю один или два черепа, а он мне - без лишних разговоров зелье. Когда я наливаю несколько капель зелья смертнику, тот сразу становится молодцом, потому что притупляются чувства. Правда, я даю это зелье только тем, чьи родственники мне платят. Но все равно, господин аббат, я оказываю им большую услугу, разве не так? Анжелика с изумлением слушала его. Палач повернулся к ней: - Хотите, я дам ему немного зелья завтра утром? Она с трудом выдавила из себя побелевшими губами: - Я... У меня нет больше денег. - Ладно, это войдет в общую плату, - ответил мэтр Обен, подбрасывая кошелек на ладони. Он придвинул к себе Серебряный ларец и положил в него кошелек. Пробормотав что-то на прощанье, Анжелика направилась к двери и вышла. Ее тошнило. У нее болела поясница и непривычно ломило все тело. На площади царило прежнее оживление, слышались крики и смех, и после тяжелой, гнетущей обстановки в доме палача у нее даже стало немного легче на душе. Несмотря на мороз, двери лавок были раскрыты настежь. Хозяева, стоя на пороге, как всегда в этот час, переговаривались друг с другом. Стражники сняли с позорного столба вора и теперь вели его в тюрьму Шатле, а ватага ребятишек бежала за ними, забрасывая их снежками. Анжелика услышала за собой чьи-то торопливые шаги. Запыхавшись, ее нагнал молодой аббат. - Сестра моя... бедная сестра моя, - пробормотал он. - Я не мог оставить вас одну в таком состоянии. Анжелика резко отпрянула. При слабом свете фонаря одной из лавок аббат с ужасом увидел обращенное к нему прозрачное, без кровинки лицо, на котором лишь горели каким-то фосфорическим светом зеленые глаза. - Оставьте меня, - жестким голосом сказала Анжелика. - Вы ничем не можете мне помочь. - Молитесь богу, сестра моя... - Во имя вашего бога завтра сожгут моего ни в чем не повинного мужа. |
