Он ударился о крыло и ушибся, но ничего не повредил, поднялся и встал там, задыхаясь, в поту, зажмурившись.
Он был прав! Священник прав! Ребенок еще жив – похоронен пять лет назад и все еще жив! Пять лет под землей! Этого не может быть!
И все‑таки это правда, черт побери! Он видел собственными глазами. Никаких сомнений – тут творится что‑то адское.
С той стороны стены по‑прежнему слышался голос отца Билла, взывающего к пустому зимнему небу.
А потом Ренни услышал еще что‑то. Приближающиеся шаги.
Он выпрямился и огляделся и замер при виде согбенной фигуры, шагающей к нему по промерзшей земле. Высокий мужчина, держится на ногах нетвердо. Подпирается палкой, держит ее в одной руке, в другой же висит коробка какая‑то, что ли, которая бьет его по ноге на ходу.
– Уходите отсюда, – велел Ренни глухим дребезжащим голосом. И, чтоб сказать что‑нибудь поумней, добавил: – Здесь работает полиция.
Старик даже не замедлил шаг; ничуть не смутившись, он продолжал продвигаться вперед. Ступив в пятно света от фонаря, остановился и поднял глаза на Ренни. На нем было теплое тяжелое пальто, поля шляпы бросали тень почти на все лицо, но Ренни видел седую бороду, изборожденные морщинами щеки и мог судить, что он очень стар.
– Я так понял, вы вскрыли могилу, – сказал старик.
Иисусе, еще кому‑то известно об этом!
– Послушайте, – удалось выговорить Ренни, – это совершенно не ваше дело. Если вы человек сообразительный, то вернетесь туда, откуда пришли, и будете держаться подальше от всего этого.
– Тут вы абсолютно правы, однако... – Он помолчал, словно обдумывал, не последовать ли совету Ренни, потом вздохнул и протянул предмет, который принес. – Вот. Это то, что вам нужно.
Теперь Ренни увидел, что это не коробка, а банка – двухгаллонная канистра из‑под бензина. Внутри плескалась жидкость.
– Я не понял.
Старик кивнул в сторону кладбища.
– Для того, кто похоронен в непомеченной могиле. Только так можно покончить с этим.
И Ренни мгновенно понял, что он прав. Он не знал, откуда взялся этот старик, но сообразил, что это решает дело.
Стало быть, надо снова лезть через стену и смотреть на то, что осталось от Дэнни Гордона. Он не хотел делать этого и не знал, сможет ли.
Теперь за стеной стояла тишина. Отец Билл пребывал наедине с тем, что было – и в каком‑то смысле осталось Дэнни Гордоном. Один. Так как Ренни его бросил. А Ренальдо Аугустино никогда в жизни никого не бросал. И сейчас не собирается.
Он взял канистру, влез на капот. Взобравшись на стену, посмотрел вниз на старика.
– Никуда не уходите. Я хочу с вами поговорить.
– Если не возражаете, я подожду в вашей машине. Я приехал в такси.
Ренни ничего не сказал. Он взглянул вниз в темноту по ту сторону стены. Меньше всего на свете ему хочется оказаться сейчас там. Но он уже далеко зашел; надо досматривать до конца. Он подобрался к краю и спрыгнул. Приземлившись, сразу заметил фонарик, светивший там, где он его бросил. Сжал зубы, глубоко вздохнул и поспешил к нему на подламывающихся ногах.
Билл плакал, держа на руках смердящие, корчащиеся останки Дэнни. Как это может быть? Пять лет в земле! Что же – он все это время был жив, все это время был жив и медленно гнил, все это время был в агонии? Кто или что виновато в этом? Как можно допустить нечто подобное?
Он услышал какой‑то звук, с трудом поднял глаза. Детектив Аугустино вернулся, что‑то принес и поставил к своим ногам.
Аугустино держал фонарик, направляя его в могилу. Билл заморгал на свету.
– Положите его и вылезайте оттуда, отец, – прозвучал из‑за светового луча голос Аугустино.
Билл встрепенулся на слово «отец» – детектив впервые назвал его так с момента их недавней встречи. |