-  В коридоре кожушок, Алик. Тащи его сюда. И шарфик с шапкой не забудь. У-у, старый, зря я тебе стирала, раз ты помирать собрался, обидел ты меня, Ерпалыч… ты уж поживи еще маленько, а вернешься - я тебе обед сготовлю, из трех блюд, а потом пойдем мою Чапу выгуливать, я ж знаю, ты любишь ее выгуливать, и она тебя любит, псих ты старый…

    Руки тети Лотты снуют легко и сноровисто, а губы уже бормочут привычное: «Едяго естное переносное, с раба крещеного, с крови на кровь - сухотку, ломотку, корючку, болючку… пусть слово тако скотко жрет-подавится, больной поправится…»

    Я приношу кожух и вытертый шарф с облезлой шапкой, помогаю приподнять Ерпалыча - он кажется мне легким и пустым, словно внутри у него ничего нет, - и тетя Лотта застегивает последнюю пуговицу, удовлетворенно причмокивая.

    -  Эй, хвостатый, - через плечо бросает она Фолу, - бери-ка… Да не растряси-то, его нельзя трясти сейчас! Ишь, какой ты вымахал здоровущий, на тебе воду возить…

    И случается невозможное: Фол подкатывает к дивану и, прежде чем взять Ерпалыча на руки, неловко целует тетю Лотту в щеку, а она треплет могучего кентавра по лохматому затылку, как дворового мальчишку, выросшего у нее на глазах.

    -  Довезешь? - спрашивает Ритка у Фола.

    -  Довезу.

    И я понимаю - да, довезет.

    До «неотложки», а если понадобится - то и дальше.

    Куда надо будет, туда и довезет.

    9

    Храм неотложной хирургии находился на другом конце города, в трех автобусных остановках от Горелых Полей. С северо-запада он примыкал к лесомассиву, достаточно благоустроенному, чтобы летом там было полно влюбленных и выпивох - ценителей природы, кучковавшихся в укромных беседках; на восток от «неотложки» располагался колоссальный яр, за которым уже начиналась Дальняя Срань.

    Я взбежал по ступенькам, слыша за спиной тяжелое дыхание Фола и лязг цепи, которой Ритка наскоро приковывал свой мотоцикл к врытой в землю скамейке; распахнулись стеклянные двери, укоризненно глянул сверху Спиридон-чудотворец, епископ Тримифунтский, осуждая суету в святом месте, - и я оказался в просторном холле.

    В пяти метрах от меня за столом восседала молоденькая дежурная: пухленькое, в меру симпатичное существо в накрахмаленном халатике и таком же чепчике с красным крестом вместо кокарды.

    Брошюру листала: «Влияние ворожбы на эфферентную иннервацию»… небось зимнюю сессию завалила!

    -  Дежурная сестра милосердия… - привычно затараторила она и осеклась, когда следом за мной въехал курящийся паром Фол с Ерпалычем на руках.

    Появление же хмурого Ритки в засыпанном снегом казенном полушубке без погон, казенных сапогах и цивильном вязаном «петушке» ввергло сестру милосердия в ступор.

    Она даже моргать перестала.

    Ритка замер у двери, словно по служивой привычке собираясь на всякий случай блокировать выход. Фол уложил Ерпалыча на кушетку у стены и принялся разминать уставшие руки, нервно подергивая хвостом; и я понял, что пора разряжать ситуацию.

    -  Вы понимаете, девушка, - вежливо улыбаясь, я безуспешно пытался заслонить собой кентавра, - мы до «Скорой» не дозвонились, вот и пришлось своим, так сказать, ходом…

    Нет.

    Она по-прежнему не моргала.

    -  Больного принимай, - буркнул от дверей Ритка-сержант. - Чего вылупилась-то?..

    Вмешательство Ричарда Родионовича лишь ухудшило положение.