Я подтянул кресло и сел прямо перед ней.

– Я не совсем правильно объяснил тебе ситуацию, Ласи. Это не острое заболевание. Оно хроническое.

– Как это понимать?

– Это заболевание очень древнее. Оно долгое время является частью человеческой биологии и культуры. В четырнадцатом столетии оно чуть не уничтожило Европу.

– Постой, ты же говорил, что это не чума.

– Это не чума, да, но бубонная чума была его побочным эффектом. В четырнадцатом веке паразит начал распространяться от человека к крысам, которые только‑только тогда перебрались из Азии. Однако на протяжении нескольких десятилетий человек не добился с ними оптимальной вирулентности, попросту убивая их. Когда крысы умирали, блохи переносили болезнь на людей‑«хозяев».

– Прости меня, но какой во всем этом смысл?

– Ох, верно! Извини, я забегаю вперед.

Я стукнул себя кулаком по голове. Для меня последние шесть месяцев превратились в один уплотненный курс паразитологии; я почти забыл, что большинство людей не проводят свои дни, размышляя о конечных «хозяевах», иммунных реакциях и оптимальной вирулентности.

Я сделал глубокий вдох.

– Ладно, давай начнем сначала. История паразита уходит в глубину веков, еще даже до появления цивилизации. История людей, на которых я работаю, Ночного Дозора, тоже уходит в глубину веков. Мы существовали уже тогда, когда Соединенных Штатов не было и в помине. Наша работа – защищать город от этого заболевания.

– Делая что? Засовывая крыс под дуршлаг? «Отпустите меня!» – провизжала ВНШ.

– Нет. Находя людей с паразитом и занимаясь их излечением. И уничтожая их «семьи». В смысле, убивая крыс – носителей заболевания.

Она покачала головой.

– Это не имеет смысла, Кэл. К чему такая таинственность? Разве вы в своем отделе здравоохранения не должны просвещать людей насчет разных заболеваний, вместо того чтобы лгать им?

Я пожевал губу.

– Делать это публично – вот что не имеет смысла, Ласи. Это заболевание очень редкое. Более‑менее серьезная вспышка возникает раз в несколько десятилетий. Люди, в общем‑то, стараются, чтобы крысы их не кусали.

– Хм‑м‑м,… Наверное. И все равно эта секретность – плохая идея, так мне кажется.

– Ну, Ночной Дозор в Бостоне как‑то предпринял попытку того, о чем ты говоришь, – программа просвещения, чтобы граждане сами отслеживали возможные симптомы. Знаешь, чем все кончилось? Бесконечными обвинениями в колдовстве, да еще горстка семнадцатилетних придурков заявила, что они имеют сношения с дьяволом, и множество ни в чем не повинных людей поджарили. Понадобилось не менее ста лет, чтобы все затихло.

Ласи вскинула брови.

– Да, мы это проходили в средней школе. Но разве все это не происходило давным‑давно? До того, как появилась наука и все такое прочее?

Я посмотрел ей в глаза.

– Для большинства людей наука – пустой звук. Они не верят в эволюцию, потому что эта мысль заставляет их чувствовать себя некомфортно. И они полагают, что СПИД – проклятие, посланное Богом. Только представь себе, как такие люди воспримут известие о паразите?

– Ну да… люди тупые. И все же никто не держит СПИД в секрете, правда?

– Да, но паразит совсем другой. Он уникальный.

– Чем?

Я помолчал.