|
- А это моя тайна, сударь. Но предупреждаю: крылья у меня растут. Кастелян невольно взглянул на плечи своего пленника. - Так-то, мессер кастелян! - продолжал Бенвенуто и все лепил свою статую - как видно, он задумал создать соперницу Венеры Калипита <Венера Калипита - античная статуя, изображающая богиню любви и красоты.>. - У нас с вами поединок, мы бросили друг другу вызов. В вашем распоряжении высокие башни, крепкие двери, надежные засовы, зоркие тюремщики; у меня же - голова да вот эти руки. И я вас предупреждаю: вы будете побеждены, так и знайте. Да, вот еще что... Вы изворотливы, вы приняли все меры предосторожности, поэтому, когда я улечу отсюда, да утешит вас сознание, что вы ничуть не виноваты, уважаемый Джоржо, что вам не в чем упрекать себя и что вы сделали все, уважаемый Джоржо, чтобы сгноить меня тут... Кстати, ваше мнение о моей статуе? Я-то ведь знаю, как вы любите искусство. Самоуверенность узника раздражала кастеляна, человека недалекого. Его неотступно преследовала, сводила с ума мысль о побеге Бенвенуто. Она повергала его в уныние, лишала аппетита: он то и дело вздрагивал, как вздрагиваешь, если тебя внезапно разбудят. Однажды ночью Бенвенуто услышал шум на плоской крыше, затем шум раздался в коридоре; он приближался и приближался, пока не затих возле самой камеры. Вдруг дверь распахнулась, и узник увидел господина Джоржо в халате и ночном колпаке, а за ним - четырех смотрителей и восьмерых стражников. Кастелян подбежал к постели Бенвенуто. Он был сам не свой. Бенвенуто приподнялся, сел на матрас и расхохотался ему прямо в лицо. Не обращая внимания на его смех, кастелян вздохнул, как вздыхает пловец, вынырнувший из воды. - Ах, слава богу, - воскликнул он, - мой мучитель еще здесь! Вот уж правду говорят: сны - это враки! - Что у вас стряслось? - спросил Бенвенуто Челлини. - Какой счастливой случайности я обязан видеть вас в такое позднее время, уважаемый Джоржо? - Господи Иисусе! Все благополучно, и на этот раз я опять отделался испугом. Знаете ли, мне приснилось, что у вас выросли эти проклятущие крылья, притом огромные, и будто вы преспокойно парите над замком Святого Ангела да приговариваете: “Прощайте, любезный кастелян, прощайте! Не хотелось мне улетать, не попрощавшись с вами, ну, а теперь я исчезаю. И как же я рад, что никогда больше вас не увижу!" - Неужели? Я так и сказал, уважаемый Джоржо? - Так и сказали, слово в слово... Ох, Бенвенуто, мне на беду вас сюда прислали! - Неужели вы считаете, что я так дурно воспитан? Хорошо, что это только сон, иначе я бы вам не простил. - По счастью, ничего подобного не случилось. Я держу вас тут под замком, милейший, и хотя, должен сознаться, ваше общество мне не очень-то нравится, а все же я надеюсь продержать вас еще долго. - Вряд ли вам это удастся! - отвечал Бенвенуто с самоуверенной усмешкой, выводившей из себя начальника крепости. Кастелян вышел, посылая Бенвенуто ко всем чертям, а наутро велел тюремщикам каждые два часа и днем и ночью осматривать его камеру. Так продолжалось целый месяц; но к концу месяца выяснилось, что нет причин считать, будто Бенвенуто готовится к бегству, и надзор за ним ослабили. А меж тем именно весь этот месяц Бенвенуто провел в нечеловеческих трудах. .Как мы уже упоминали, Бенвенуто стал тщательно изучать камеру с той минуты, как вошел в нее, и с той самой минуты все его внимание сосредоточилось на одном: каким способом бежать. Окно было зарешечено, а прутья решетки так прочно пригнаны, что вынуть их или расшатать лопаточкой для лепки было невозможно, - а ничего железного, кроме лопатки, у него не было. |
