— Так укажи, куда обратиться? — сказал Иван.

— Укажу, а ты пообещай мне за это принести ягоду-финик, — потребовал старец.

— Изволь, принесу! Только зачем тебе эта ягода?

— Это не ягода, Иван, а яйцо, которое растёт на деревьях. Я подложу его под курицу-наседку, и выклюнется птица Феникс, которая живёт вечно, и если даже сгорит, то из пепла восстанет живой и невредимой.

— Добро, принесу тебе это яйцо-ягоду.

— Ну, ступай тады до Змиевой горы, что под городом Саратовом, там дед-молчун в дупле живёт. Дашь ему три сухаря, он тебе тридцать золотых корабельников отсыпет и дорогу укажет.

И побежал Иван. Бежит день, бежит два, бежит десять дён. Уже леса и дебри кончились, степь пошла ковыльная, полынная, репейная. Погнались за ним было калмыки, заарканить хотели и кобыльим молоком опоить, да не догнали: скор наш Иван на ходьбу. Дошёл-таки до Змиевой горы, нашёл дуб, в нём дупло, а в дупле старец, который, увидев Ивана, заплакал как малое дитя.

— О чём горюнишься, отче? — спросил Иван.

— Мочи моей нет, Иван, от таких мук. Кормят меня здесь винными ягодами, арбузами, дынями круглый год, чтобы я поливал этот дуб, а то высохнет он, а под ним пещера с золотыми бочонками, полными лалов, рубинов и яхонтов. Нет ли у тебя сухариков, Ванюша?

— Как не быть, есть. На Руси жить, да без сухаря есть-пить? Бери, дедушка!

Подал ему три сухаря, а старец отсыпал посылыцику в полу армяка тридцать золотых корабельников.

— Беги теперь, Иван, на Терек-реку. Там казаки живут, с бессерменами сабельками помахивают. Дашь ихнему ватаману два корабельника. За один корабельник даст тебе ватаман доброго коня, за другой всю казацкую справу.

И опять побежал Иван. Бежит день, бежит два… Степь кончилась, пошли пески зыбучие, жара окаянная, безводье. Но одолел всё-таки, вышел к реке, вода в ней чисто лёд, холодная. Достал из-за пазухи сухарь, размочил в воде, съел, стал оглядываться — осматриваться.

Видит — едет берегом реки казак, папаха на нём белая, чекмень малиновый, сапожки козловые, сабля серебряная, копьё ясеневое.

— Будь здоров, казак! Мне бы ватамана увидеть надобно.

— Может, мне своё дело обскажешь?

Уперся Иван, ни в какую не хочет говорить ни с кем, окромя ватамана.

Засмеялся казак и говорит:

— Я и есть ватаман. Поедём ко мне в приёмный дворец.

И как свистнет. Сразу из камышей конь выбежал и к Ивану ластиться.

— Хватит играться. Поехали!

И помчались они вдоль берега бурливой реки, где вода с камня на камень прыгает, ревёт и рвёт берега. Скоро примчались на место. Видит Иван между двух дубов жерди берёзовые привязаны, а на жердях камыш наложен в несколько рядов. И на земле тоже камыш, а поверх него настелены ковры драгоценные персиинские, и стоит посредине огромная бочка с чихирём-вином, и казаки черпают вино кто ковшом, кто ведром и пьют так, что усы и бороды у всех взмокли.

Ватаман отправил казаков, кого границу стеречь, кого отсыпаться на печи, сел в камышовое кресло и говорит:

— Коня ты получил, а где плата?

Иван достал золотой корабельник и подаёт ему.