– Мартти и брат Лиз, выслушай меня. Ты говоришь о ее гордости. Ты восхищаешься ее интеллектом. Так что же во Вселенной заставляет тебя предполагать, что ее можно совратить? Она просто решила направить свою жизнь иначе, не так, как хотелось бы тебе. Если тебя беспокоит ее вера и мораль, почему ты не возражал, когда она развелась со своим первым мужем? Она же клялась ему на Библии… или ты не помнишь, что он уроженец Священной Западной республики?

Лейно смотрел на него, открыв рот.

– Потому что ты знал, что, невзирая на впечатляющий интеллект, он скучный, нерешительный и узколобый сукин сын, – продолжал Бродерсен. – Если она когда‑либо решит, что я плох, то выбросит и меня в канаву, и тогда ты будешь рад этому, разве не так? Я же постараюсь, чтобы она никогда этого не решила. Но тебе не кажется, что развод и повторный брак – это полигамия только во времени, а не в пространстве?

Увидев, что попал в цель, он продолжил:

– Пойми меня правильно, я уважаю твои принципы. Там, откуда я родом, их соблюдают тоже… испытанные временем истинные традиции, ставящие семью выше личности, когда дом твердой стеной ограждает человека от мира… да что там… я сам вырос в таких условиях. Я не хочу сказать, что это не так и только мне известна абсолютная истина. Пойми только, что это не единственная идея, которую могут использовать люди. И ты, Мартти, – я говорю не свысока, просто констатирую факт, – не имел возможности испытать альтернативу. Ты явился в Эополис, называющий себя космополитическим, прямо из своих чащоб. А Эополис совсем не космополитический город, а кучка враждебных друг другу провинциальных городишек, каждый из которых жмется на нескольких квадратных километрах. В отличие от Лиз, ты никогда не видел Землю. Потом ты все время усердно работал, обычно в космосе, что еще более ограничило твои контакты с людьми. Повторяю, я не хочу сказать, что ты должен отказаться от своих убеждений. Я просто утверждаю, что у тебя не было возможности научиться терпимости – истинной, глубинной – в отношении людей, которые тебе дороги. Попробуй это, мой друг.

– Но данный Богом закон… – шепнул Лейно. Бродерсен, числивший себя агностиком с рождения, вновь пожал плечами:

– Прежде чем пытаться понять Бога, надо еще разобраться с Иными. – Он возобновил атаку. – Не пытаясь укорить тебя, я что‑то редко замечал, чтобы ты жертововал ради молитвы собственным сном, когда случится засидеться за покером или чем‑нибудь в этом роде. И мне приходилось слышать, как ты без стеснения говорил о своих подвигах среди дам, и видел, как ты крутился вокруг одной или двух, пользующихся определенной репутацией. Не будем уж упоминать сезонные праздничные вакханалии в твоей родной стране.

Лейно покраснел:

– Но я до сих пор холостяк.

– И, конечно, рассчитываешь жениться на девственнице, каковой она останется и потом, поскольку ты будешь ходок налево. – Бродерсен громко расхохотался. – Мартти, я достаточно часто бывал на Нагорье. Говорю тебе, что ваши обычаи напоминают мне мой родной дом. Давай‑ка не будем играть в прятки, а?

Мужчины пикировались еще полчаса. Лейно постепенно успокаивался.

В конце концов Бродерсен подвел итог:

– Хорошо, ты не одобряешь моего поведения, и я не ожидал этого за столь короткий срок, но согласись, наш полет слишком важен для того, чтобы между нами не было недомолвок, а без Кейтлин нам уже не обойтись. Так?

Лейно глотнул – у него слезы наворачивались на глаза – и кивнул.

– Ну что ж, большего ни я, ни она, оставаясь в разумных пределах, попросить не можем, – проговорил Бродерсен.