Когда Самойлову дали новую „Волгу“, в смысле, разумеется, не дали, а предоставили возможность купить по лимиту Академии наук, он сразу погнал ее к знаменитому шабашнику Климову. Тот обитал близ люберецкой свалки. Надо было сделать „протяжку“ — вручную проверить и подзатянуть все болты и гайки подвески.

Еще Климов в шаровые опоры вкручивал специальные масленки, которые воровал в ЦАГИ, где работал в свободное от шабашки время. Чтобы те дольше прослужили. Почему до этого не додумались на ГАЗе, Самойлов понять не мог.

Кроме того, у люберецкого умельца делали антикоррозийку кузова. Климов покупал где-то „слева“ мазут, разводил его бензином и из самодельной брызгалки наносил на днище. Затем машину несколько минут гоняли по специально отсыпанной песчаной полянке, песок смешивался с гремучей смесью, бензин испарялся, и непробиваемая для ржавчины броня автомобиля была готова.

Именно сегодня, на совещании в ЦК Самойлов вспоминал Климова. Вот для таких, как он, и нужны были кооперативы. Ясное дело, что инициативным людям давно тесно в рамках плановой экономики. Тогда-то, около свалки, Самойлов и встретил Осипова.

Когда машину скатили с ямы, где колдовали с протяжкой и масленками, на свет вылез чумазый молодой человек, двумя пальцами вытащил из пачки сигарету, отошел в сторонку и закурил. Самойлов подошел было к нему дать на чай, но тот, не поворачивая головы, бросил: „Деньги — это Николаю Николаевичу!“ Самойлов поблагодарил, и вдруг юноша повернулся. На лице его был ужас. Возглас „Это вы?!!“ поставил Самойлова в тупик. „Ну я. А что?“ И вдруг молодой работяга, бросив только раскуренную сигарету на землю, стал жалобно оправдываться, что работает здесь не за деньги, а чтобы обучиться автослесарному делу, чтобы свою машину ремонтировать, что он только по выходным и т. д. и т. п. Самойлов стоял ошарашенный, выслушивая всю эту чушь, пока юноша не понял, что собеседник растерян и пребывает в полном недоумении, с какой стати он должен выслушивать все эти оправдания. Тут он и представился: „Я Осипов. Я у вас в институте в заочной аспирантуре. Вы меня простите?“ Самойлов рассмеялся от души. Сам-то он начинал токарем на заводе…

Лена, прикрыв рукой трубку телефона, прошептала: „Твой научный шеф“. Вадим нахмурился.

— Вадим Михайлович, здравствуйте, любезнейший! — Голос профессора звучал едва ли не заискивающе.

— Добрый день. — Ничего хорошего этот звонок сулить Вадиму не мог. На диссертации мысленно он поставил крест.

— Ваша предзащита назначена на десятое число. Думаю, все будет хорошо! — как о собственной победе рапортовал научный руководитель.

— Каким образом? — Вадим растерялся. — То есть, я хочу сказать, а как же статья Капустина?

— Не знаю точно, но, по слухам, его отец звонил завсектором и просил вопрос замять. Думаю, что и вам вспоминать не стоит.

— Я не знаю, как вас благодарить, Виктор Пантелеймонович! — Вадим старался как можно реже называть шефа по имени-отчеству, так как всегда спотыкался на „леймоновиче“, и получалось неудобно. — Честно признаюсь…

— Не меня благодарите, — перебил шеф. — Секретарь директора намекнула, что сам Самойлов вмешался. А вы с ним давно знакомы? — Ученый муж наконец стал понимать, как попал в аспирантуру этот юноша без юридического „роду-племени“. Но так умело и долго скрывать свое знакомство с директором?

— Да не очень… — на всякий случай уклончиво ответил Вадим. Вспоминать историю знакомства с Самойловым ему не очень-то хотелось. И растерялся, и вел себя как последний кретин, и представился незнамо зачем.