| Это был необыкновенный орех. Его вместе с цветной тропической раковиной прислал в подарок мой родной дядя, который работал врачом на большом океанском лайнере, ходившем по трассе Одесса – Бомбей. Я не рассказывал пока что о дяде лишь потому, что слишком о многом должен был рассказать и без этого. Просто пока что дяде было не место во всех моих приключениях, но постепенно ситуация изменилась, и не вспомнить о своем родном дяде Иване я уже просто не мог. Дядя был родным братом отца, они вместе с отцом закончили мединститут, но что-то у дяди не сложилась в семье, и он уехал из своей родной Новой Каховки, устроившись на работу врачом настоящего океанского корабля. Дядя Иван был большой, рыжий и шумный, он оглушительно хохотал, лихо пил водку, задирая вверх рыжую лохматую бороду, рассказывал необыкновенные анекдоты и до ужаса пугал мою мать. Отец же его просто до невозможности ненавидел: всю эту манеру громко шутить, весело сидеть за столом, широко расставив ноги и локти, манеру хитро щурить глаза и постоянно подтрунивать над отцом. Отец терпеть не мог дядиной независимости и широты, он не одобрял его уход из семьи и постоянно ему за это выговаривал и упрекал, читая нотации, словно наша классная Кнопка. Отец упрекал дядю Ивана в том, что он бросил семью, променяв свою родную Каховку на далекую и знойную Индию и такие нелепые сувениры, как мохнатые орехи кокосовой пальмы, которые совершенно ни на что не годятся. «Я не вижу пользы в этих твоих нелепых орехах! – раздраженно кричал отец своему младшему брату, угрожающе нацелившись в него вилкой с наколотым на нее малосольным груздем. – Твои орехи не могут спасти человека от палочки Коха, они бесполезные, и поэтому – вредные!» – «Ты ошибаешься, милый Павлуша, – спокойно возражал отцу дядя Иван, – один такой мохнатый спех стоит больше, чем все твои рентгеновские аппараты, а одна яркая тропическая ракушка дороже целого туберкулезного санатория. Потому что все твои блестящие аппараты – это очень уныло и очень скучно. Люди болеют не от микробов, и не от палочек Коха, а от скуки и от недостатка свободы.» – «Не смей, слышишь – не смей называть меня милым Павлушей! – совершенно выходил из себя разъяренный отец. – Ты не достоин носить высокое звание советского медика, ты шарлатан и недоучившийся фельдшер, раз говоришь такие еретические слова. Только рентгеном, только строжайшим медицинским контролем мы победим вездесущую палочку Коха! Контролем, заметь это себе, а не нелепыми сказками о мнимой и яркой заокеанской свободе!» – и отец торжественно поднимал вверх вилку, словно бы собирался проткнуть ею вездесущую, но, тем не менее, обреченную на вымирание палочку Коха. «Да, да, – от души хохотал дядя Иван, – я не сомневаюсь в твоей, Павлуша, победе. Ты, безусловно, справишься с палочкой Коха, а также с проституцией, блокадой, холодной войной и всем остальным наследием тяжелого прошлого. Ты, Павлуша, конечно, гений, вот только жалко, что кроме меня об этом никто не сумел догадаться.» – «Не смей называть меня этим ужасным именем!» – опять кричал на родного брата отец, и, в ужасе схватившись за лысую голову, убегал к себе в санаторий, зажав в пальцах несчастную вилку с недоеденным малосольным груздем. Больше двух или трех часов выносить дядю Ивана он не умел. А дядя, как только отец покидал наш праздничный стол, сразу же вставал и целовал у матери руку, а после целый вечер развлекал нас с матерью рассказами о необыкновенных странствиях и путешествиях. Дядя Иван был необыкновенным подарком из сказочного и волшебного мира, но мне сейчас требовалось решить свои собственные вопросы. Вопросы о себе самом и о своих друзьях. Вопросы о Кощее, Сердюке и о Кате. Вопросы о матери и об отце. Друзей у меня, как я уже говорил, по-настоящему не было никогда, ведь смешно же называть другом приятеля, с которым вместе собираешь марки или подглядываешь украдкой в женскую душевую. |
