Изменить размер шрифта - +




Белобрысая добродушная Лелька покачала зелеными сережками:



— Про параллельные миры читаешь, а простые правила по математике не можешь выучить.



— Ну и что? Великий Эйнштейн придумал теорию относительности, а простых формул тоже не помнил. Говорил, что на то есть справочники!



— Ты разве уже Эйнштейн?



— А ты не знала?!



Контрольная оказалась нетрудная. В задачке по определению вероятности я разобрался сам, а кое-что специально для меня решила Лелька (вообще-то у нее был другой вариант). Короче говоря, обошлось.



День — субботний, поэтому четвертым и пятым уроками была физкультура. На школьном дворе. Бег на шестьдесят метров и прыжки в длину. Чибис, покачивая ногой, объяснил про растяжение и уселся в сторонке, верхом на гимнастическом бревне. Галина Антоновна посмотрела на него и решила:



— Тогда гуляй домой. Не разлагай своим праздным видом коллектив.



Я заикнулся было про больное горло, чтобы тоже «гулять», но Галина Антоновна сказала:



— Великий Станиславский в таких случаях кричал: «Не верю!» У тебя, Ермилкин, актерского мастерства — ни на грош.



Чибис помахал мне рукой и удалился, сдержанно прихрамывая. Он-то Станиславскому, наверно, понравился бы. А мне пришлось бегать и прыгать. Но все кончается. Через час, отпущенные «так и быть, пораньше», мы похватали с травы рюкзаки и — по домам.



У Лельки был большущий рюкзак, с чем-то тяжелым.



— Что там у тебя?



— Два электрических утюга, наш и соседкин. Я их на большой перемене забрала из мастерской, тут рядом…



— Давай, — сказал я.



Раньше я никогда не провожал Лельку и вообще не ходил из школы с девчонками. Не ради какого-то принципа, а просто не случалось. Но сейчас я был благодарен Лельке за контрольную.



— Возьми, — согласилась она. — А твой давай мне…



— Управлюсь с двумя.



Да, груз оказался ой-ей-ей, но не отказываться же теперь!



Лелька жила недалеко, но в том квартале, где я бывал редко. За логом, в районе Большое Городище, на улице Энгельса. Мы пошли через мост на Камышинской. Я шевелил плечами под лямками и один раз невольно покряхтел.



— Тяжело?



— Ни капельки…



— Станиславский закричал бы: «Не верю!..»



— Пусть он это своей жене кричит!



— Но он же давно умер!



— Тем более…



Скоро мы пришли к деревянным воротам с калиткой.



— Может, зайдешь? Хочешь чаю?



— Спасибо. Не хочу… — Я уронил в молодую сурепку рюкзак с утюгами, сделал «под козырек» (хотя козырька не было) и облегченно зашагал обратно. Хотелось оглянуться, но я почему-то стеснялся. Впереди, по бугристому асфальту с проросшими подорожниками, опять шагала моя тень — теперь съеженная, короткая. К подошвам липла тополиная кожура.



Я снова вышел на мост. Подскочил, лег животом на чугунные перила. Внизу, в загустевшей зелени, урчала почти невидимая речка Туренка (или иногда говорили «Тюменка»).
Быстрый переход