|
Учитывая, что в столице стояли крещенские морозы, — явление удивительное! Ну не в солярий же его клали эксперимента ради? Загадочные метаморфозы, происходившие с недвижимым телом нашего друга, заставляли задумываться... Я и сейчас ломаю голову над этой загадкой. В конце концов факт переноса человека из одного мира в другой уже не вызывает активных протестов даже в среде учёных. Как, собственно, и факт перехода души в иное тело где‑нибудь в запредельном пространстве. Но Лев‑то был здесь! Это известно точно. И одновременно там... Что тоже в общем‑то подтверждено определёнными доказательствами. Как человек начитанный, а потому обладающий долей скептицизма, я мог бы предположить, что он меня разыгрывает. Однако в вольных рассказах Оболенского периодически попадались такие тонкие мелочи, специфические словечки, обороты речи... Ведь это уж никак не выдумаешь. И, опять же, загар!
... Запыхавшийся Лев вытирал пот рукавом дорогого атласного халата, привалившись спиной к стене чьей‑то лавки на соседней улице. Оказалось, что не только руки его идеально подготовлены для воровства. В тот миг, когда он высоко подбросил над головой шехметовские перстни, ноги словно включились сами собой, рванув с места на третьей скорости. Вор должен уметь бегать! На любые дистанции, петляя и по прямой, с приличной скоростью, а главное, высоко подпрыгивая. Удирая, Оболенский ухитрился с разбегу перепрыгивать даже мирно лежащих верблюдов, что уже здорово приближено к олимпийским рекордам... — Интересно, а успел начальник стражи отхлебнуть моего “вина” или сначала всё‑таки принюхался? — вслух рассуждал Лев, краем уха прислушиваясь к яростному вою со стороны караван‑сарая. Ревел, подобно оскорблённому слону, несомненно, сам господин Шехмет. Но возвращаться и расспрашивать, по какому поводу, было слишком рискованно... Поэтому наш герой резко вспомнил, где ему следовало быть, и отправился на поиски лавки башмачника Ахмеда. Узкая улица вела его по склону вниз, к базару — самое место для того, чтобы узнать нужный адрес, — но Лев на беду споткнулся и больно ушиб левую пятку. — Яп‑понский городовой... Какой кретинистый модельер выдумал эти тапки с загнутыми носами?! — возопил наш герой, прыгая на одной ноге. Из ближайшего проулка раздались голоса и появились два яростно галдящих таджика, тягая за узду разнесчастного серого ослика. — О! — едва не налетев на Оболенского, воскликнул один, в круглой тюбетейке, — Салам алейкум, уважаемый! Вы, видимо, человек учёный, не поможете ли разрешить наш спор? — Какой ещё спор, мужики... Ой! Салам, садам, всем садам! Клянусь бабушкой, если здесь не поменяют асфальт, я накатаю такую жалобу мэру, что главу района ни один адвокат не отмажет от пятнадцати суток общественно полезных работ в оранжевой робе! — Вах... — вздрогнул второй, поправляя тощую чалму. — Как говорит, а? Большой учёный! У нас даже мулла таких слов не знает. — И бабушку уважает... клянусь аллахом, да? — весомо подтвердил первый... и Лев расслабился. У Оболенского была маленькая слабость — он редко спорил с дураками. — Ладно, в чём проблема? — В осле, уважаемый! Мы с братом ведём его на базар и никак не можем решить: продать его погонщикам или живодёрам? — Жалко... на вид такая лопоухая милашка. — Что вы, достопочтеннейший?! Да под луной ещё не было осла глупее и нахальнее, чем этот... У него глаза ангела, а душа бесстыжего шайтана. Он обладает злобным нравом, крепкими зубами, твёрдыми копытами и воистину ослиным упрямством! — разошёлся тип в тюбетейке, и Оболенский недоверчиво пожал плечами. Ослик выглядел просто нагло оклеветанным. |
