Шумри бросили в каменную нору без окон и каких-либо иных отдушин для света и воздуха. По-видимому, эта камера не предназначалась для долгого в ней сидения. На полу валялась охапка дурно пахнущей травы. У стены было выбито углубление в форме чаши, в которое откуда-то сверху сочилась тоненькая струйка воды.

Стражник, швырнувший его на травяную гниль, спустя какое-то время вернулся и бросил на грудь Шумри кусок черствого хлеба. Шумри попытался объяснить знаками, что ему нужно развязать руки, чтобы он мог поесть, но стражник на это лишь задергался всем телом и застучал зубами. Шумри не понял, означало ли это приступ неудержимого смеха или ярость. Отсмеявшись, стражник вышел и закрыл за собой обитую свинцом дверь.

Шумри кое-как дотянулся зубами до хлеба, откусил маленький кусок и тут же выплюнул: на вкус это напоминало морскую губку, пропитанную конским потом. Правда, вода, которую приходилось втягивать в себя по капле, лежа на животе, оказалась настоящей водой, только очень несвежей и затхлой.

Заснуть со скрюченными на спине, ноющими от боли в запястьях руками было невозможно. Только раз или два Шумри провалился в короткую дрему. Плескалось море, слепил глаза белый песок, ветер освежал лицо своим соленым дыханием, смеялась своевольная и странная девочка… Куда же она забросила его, сестренка Алмены?.. Или он сам виноват? Сам, конечно же, сам! Только полный идиот может спутать свою родину с чем-то чужим, не почувствовав в самый первый миг — по запаху, по оттенкам облаков, по собственному молчащему сердцу, по сухим глазам! — что это не то, не то…

Теперь Илоис умрет. Она не дождется его и умрет в отчаянье. Он, Шумри, тоже умрет в отчаянье — и даже скорее, чем она, но вряд ли это будет достаточным для того, чтобы они встретились («где-нибудь и когда-нибудь», как говорила Алмена). Вряд ли Илоис когда-нибудь и где-нибудь его простит.

Наутро Шумри выволокли наружу. Он правильно догадался, что темница без окон и воздуха предназначалась для недолгого пребывания в ней смертников, дожидающихся казни. Ничего похожего на суд в этом мире, видимо, не было. Слово короля было единственным законом. Вчера королю не понравился подозрительный чужеземец, с отвратительно розовым цветом кожи, с очень ярко блестящими глазами, с неприятной привычкой то и дело показывать свои зубы. Он даже не удосужился выучить язык той страны, против которой собирался строить козни! И сегодня чужеземца без излишней волокиты предадут казни.

Подталкиваемый тычками к пинками стражников, Шумри вышел на круглый двор, со всех сторон окруженный высокими стенами. В центре стоял врытый в землю деревянный столб — к нему и прикрутили прочными веревками пленника.

«Как все повторяется!» — усмехнулся про себя Шумри, Он уже стоял так, привязанный к столбу, и ждал казни, и было это совсем недавно. Правда, тогда в трех шагах от него стоял Конан. И они шутили и поддерживали друг друга, пока были силы, чтобы шутить… А потом, в самый последний миг киммериец, чувствуя себя виноватым, обещал ему вырвать его душу с унылых Серых Равнин!.. И хотя Шумри не верил, что это может у него получиться, от этих слов на сердце сразу потеплело, и отчаянье разжало немного свои тиски…

Несколько голых до пояса юношей с короткими луками выстроились напротив него. Их тела, как и лица, имели сине-свинцовый оттенок, что придавало им сходство с ожившими утопленниками. Судя по всему, они были совсем юными, только-только вышедшими из детского возраста.