— Как твоя рана? — спросила девочка, когда птицы, исчерпав запас вдохновения и внутренней музыки, наконец рассеялись, и небесный свод вновь обрел холодноватую безмятежность.

— Я и забыл о ней, — ответил Шумри.

— Тогда давай попробуем снова перебросить тебя домой. Только учти, это будет в самый последний раз. Кто хочет куда-нибудь очень сильно, тот попадает сразу. А кто прыгает, как ты, на самом деле не хочет никуда.

— Неправда! — запротестовал Шумри. — Я очень хочу. Больше десяти лет я живу мыслью об одном человеке.

— Тогда почему бы тебе не представить ее лицо? Я думаю, девушка, которую так сильно любят, может быть лишь единственной на все мириады миров.

Шумри попытался увидеть внутри себя Илоис, но с удивлением понял, что черты ее лица стерлись, расплылись в памяти за долгие годы. Он видел только свет, голубоватый прохладный свет, струившийся из ее строгих глаз, слышал чистый запах лаванды, всегда сопровождавший ее, да еще — чувствовал боль и жар в своем собственном, горячо и сильно забившемся сердце.

Впрочем, Шумри решил, что это даже к лучшему. Если бы он вспомнил лицо Илоис до мельчайших деталей и представил его, и встретил бы в одном из миров не ее, но оборотня, укравшего ее черты, вряд ли он смог бы пережить такое.

— Нет, — сказал он, — ее я касаться не буду. Лучше другое. Главная площадь в Бельверусе, моем родном городе. Зазывные крики торговок, продающих овощи, молоко и овечью шерсть… Песня нищего мальчишки, которую он выводит тоненьким голоском, старательно и жалобно, чтобы вызвать слезу и вслед за слезой — монету у сердобольных хозяек, спешащих на рынок… Пятно на обшарпанной стене самого высокого дома в городе, дома, где живет купец, плавающий в Вендию и Иранистан. Когда я был совсем маленьким, мне казалось, что это не пятно, но профиль темного духа, оживающий по ночам… Крепкий запах кожи, доносящийся из раскрытой двери мастерской, где делают сбрую и седла… Фонтан, в котором веселая струя воды вылетает из распахнутой пасти запрокинувшего голову дракона…

Глава 4. Шутка

Нищий мальчик тоненько и старательно выводил песню о разбившей ему сердце злодейке. Торговки, стараясь перекричать друг друга, расхваливали свой товар. Пятно на обшарпанной стене, со зловеще изогнутым носом и криво ухмыляющимся ртом, казалось, готовилось вцепиться кому-то в шею. Струя воды из фонтана дробилась о чешуйчатую каменную спину дракона, стекала по его ногам с кривыми когтями из желтого мрамора и выгнутому хвосту это был его родной город, ошибиться было невозможно! И свежие конские яблоки на каменной мостовой, и ругань двух старух, сцепившихся из-за медной монеты, и улицы, вполне широкие, но кажущиеся сдавленными и узкими из-за нависших над мостовыми тяжеловесных балконов — все это было знакомо до перехвата дыхания, до щиплющих слез, которым он не давал выкатиться из уголков при жмуренных глаз.

Удивительно, как он мог спутать те три мира, в которые попал вначале, с его родной землей! Да ведь один залах, в первое же мгновение коснувшийся его ноздрей, был единственным на свете, непохожим ни на что другое… С бьющимся сердцем, растерянный и взволнованный, Шумри шел по улицам города, впитывая звуки, краски и запахи, за десять лет ничуть не ослабевшие и не полинявшие. Впрочем, как ни был он потрясен встречей с родным городом, шел он быстро и целенаправленно: к замку барона Цальса, отца Илоис. Жив ли барон? Если жив, он, должно быть, уже глубокий старик, ведь и десять лет назад он был далеко не молод… Если же его нет на свете, в замке остались другие родственники, у которых можно будет узнать о судьбе Илоис.