— Вот и все! — Он похлопал по телу ладонями, счищая песок и грязь. — Не пройдет и дня, как приятель наш благополучно задохнется.

Он еще говорил, когда песок под их ногами неожиданно зашевелился. Конан отпрыгнул в одну сторону, Шумри — в другую. На месте, где они только что стояли, крутилась широкая воронка из песка и земли. Миг — и из центра ее показалась знакомая, еще более отвратительная при свете дня морда. На месте одного глаза запеклась кровь, с зубов капала желтая слюна.

Конан выхватил из ножен меч, но Пха оказался быстрее: прежде чем острое лезвие лишило его последнего глаза, зубы его пропороли правую ногу варвара, на ладонь выше колена.

— Отродье Нергала!!! — взревел киммериец.

Не давая чудовищу времени, чтобы выбраться из-под земли целиком, он подхватил самый большой валун из тех, что только что они вдвоем с Шумри еле-еле водрузили на вершину груды, заваливающей вход в нору, — ярость удесятерила его силы. Конан опустил камень на темя чудовища, и раздавшийся вслед за этим треск показал, что битва наконец-то пришла к концу.

Укус Пха оказался не опасным, но из раны, не останавливаясь, текла кровь. Шумри тщательно промыл рану, смазал мазью, выпрошенной на прощанье у старухи-знахарки, и туго перевязал — но кровь еще долго сочилась, пропитывая повязку.

Конан, сидящий на песке, опершись спиной о подножье скалы, бесстрастно наблюдал за хлопотами приятеля. Внезапно он почувствовал слабость. Голова закружилась, видимо, от большой потери крови, к горлу подступила тошнота, и он потерял сознание.

— Конан! Очнись! — Шумри похлопал его по щекам. Затем побежал на берег, чтобы набрать воды и облить Лоб киммерийца.

Вернувшись с пригоршней воды, он с радостью увидел, что глаза раненого снова открыты.

— Вот и славно! — рассмеялся было немедиец, но осекся.

Взгляд поднятых на него глаз не был взглядом Конана, Совсем другое существо смотрело на него из таких знакомых, синих, с черными прямыми ресницами и маленькой точка зрачка глаз…

— О Кром!.. — прошептал Шумри, невольно перенимая проклятье приятеля.

Конан пошевелился и легко поднялся на ноги Казалось, рана совсем перестала его беспокоить, и потеря крови больше не ощущалась, Не сводя глаз с немедийца, он злорадно рассмеялся.

— О, моя спина! Здорово он разворотил мне спину! — голос был Конана, но язык и интонации, с которыми это произносилось, напомнили Шумри бушевавшую у него вчера в голове обиженно-капризную рыбу.

Оборотень шагнул ему навстречу, ухмыльнулся и подмигнул. Неожиданно он выбросил вперед руки и вцепился немедийцу в шею.

Шумри закричал. Крик его перешел в бессильный кашель. Бороться с мощными мускулами варвара было бессмысленно. Сильные пальцы сдавливали горло все сильнее. Еще немного — и душа его выскользнет из-под скрюченных пальцев, покинет слабое, переставшее сопротивляться тело…

«Нет — мой, мой, мой! Большой — мой!» — вдруг запрыгал в его голове тонкий вопль из тех, что долбили всю ночь изнутри его бедный череп.

— Мой! Я первый! — рявкнул человек-рыба.

Его пальцы на горле Шумри неожиданно ослабли. Видимо, среди бесплотных тварей шла нешуточная борьба.

Воспользовавшись неожиданной заминкой, немедиец вырвался из мощных рук Он добежал до пироги, вытащил каменный топор и угрожающе поднял его над головой.

Оборотень, как ни странно, не обратил на топор никакого внимания. На Шумри он тоже больше не смотрел. Лицо его странно дергалось. Глаза то вылезали из орбит, то превращались в щелочки между при жмуренных век. По щекам пробегали судороги. Из открытого рта вылетали странные звуки: завывания, хохот, повизгивания, победный рев…

Шумри отложил топор и вместо него взял длинную веревку.