- О чем? - спросил Ерхов, глядя в потолок.

 - На столе перед нами лежал железный кружочек. - Пафнутьев вынул из кармана и показал Ерхову крышку в целлофановом пакете.

 - А почему в мешочке? - с нервной улыбкой спросил Ерхов. - Порезаться боитесь?

 - Потому в мешочке, что все самые ценные вещи человек склонен прятать в мешочек, - рассмеялся Пафнутьев. - А если серьезно - отпечатки пальцев хочу сохранить.

 - Понятно, - кивнул Ерхов. - Я как-то забыл, с кем разговариваю.

 - Потолкуем? - спросил Пафнутьев.

 - Попробуем...

 - Нет, начнем без проб... В соседней палате лежит человек, которому ты уши обрезал... Бильдин. Помнишь такого?

 - Не может быть! - Ерхов с ужасом уставился на Пафнутьева.

 - Привести?

 - Не надо... Я прошу... Не надо его приводить. Не хочу его видеть.

 - А он не возражает... Всегда, говорит, рад встретиться...

 - Нет, не сейчас, только не сейчас, я вас прошу! - шепотом закричал Ерхов.

 - Как скажешь, - легко согласился Пафнутьев. - Поговорим без него... Скажи, будь добр, на фига ты ему уши отрезал?

 - Неклясов...

 - Нет-нет! Про Вовчика потом... Уши Бильдину оттяпал ты. Вопрос зачем?

 - Деньги мы с него требовали... Он упирался. Обещал, а потом стал упираться... Нету, говорит, разошлись, говорит... Неклясов рассвирепел... Он легко свирепеет, вы знаете?

 - Наслышан.

 - Ну, что... Приказал похитить мужика. Похитили... У того и охраны-то не было... Водитель с газовой хлопушкой... И все. Водителя устранили.

 - Как?

 - Ну, как, очень просто... Из баллончика в лицо прыснули. Он и вырубился. А Бильдину велели в машину садиться. Сел, не сопротивлялся. Побледнел только, дурным стал.

 - Это как?

 - Ну, как... То ткнется не туда, то дает мне портфель подержать, то говорит, у него на спине зачесалось, потом стал просить, чтоб позволили ему девочке позвонить... Поплыл мужик. Это бывает.

 - Часто?

 - Со всеми бывает, только по-разному... - без выражения продолжал рассказывать Ерхов. - Один в одно ударится, другой в другое... Один, помню, уделался... Стоит, а у него из штанины течет... По-разному, - Ерхов лежал, откинувшись на подушку, глядя в потолок. Лоб его покрывала испарина, рыжеватое, веснушчатое лицо казалось безжизненным.

 - А Неклясов? Участвовал в похищениях?

 - Нет, ему доставляли человека... Для последнего разговора.

 - Он тоже уши отрезал?

 - Пробовал как-то... Перемазался весь, рубашка в крови оказалась... Он очень переживает за свои шмотки... Как увидел, что рубашка в крови, тут же в истерику впал, содрал ее с себя, в камин затолкал и сжег.

 - - А это зачем?

 - Ну... - протянул Ерхов, и легкая улыбка тронула его бесцветные губы. - С виду он вроде крутой мужик, он и в самом деле крутой, но у каждого есть свой пунктик... Неклясов боится следы оставлять. Если есть возможность перчаток не снимает, даже ест в перчатках. Тонкие у него такие перчатки, черные. Лайковые... Если есть возможность не подписать бумагу, никогда не подпишет... Если надо записку передать, так напишет, что не сразу поймешь, о чем речь идет... Пунктик у него такой. Если вы с ним говорили, то, наверно, знаете, - Ерхов быстро взглянул на Пафнутьева.

 - Знаю, - кивнул тот. - Воды попросил, а потом побоялся стакан взять... Видно, вспомнил Штирлица - как немцы на стакане отпечатки пальцев засекли...

 - Во-во, - обрадовался Ерхов тому, что его поняли, что разговор идет честный, открытый, и он ничего нового для этого человека не сказал, а значит, и в предательстве его никто не упрекнет.

 - Бильдин говорил, что после того, как уши ему оттяпал, ты еще и на сковородке их поджаривал? - спросил Пафнутьев.