— Как полосатые? — не понял Пафнутьев. — Полосы идут вдоль или поперек?

 — Вдоль, только вдоль. Вот такие. — Худолей вынул из кармана прозрачный пакетик и показал семечки, которыми совсем недавно угостил его капитан милиции Вобликов. — Всмотрись, Паша, всмотрись! Видишь? Различаешь?

 — Да, в самом деле полосатые. И что из этого следует?

 — А вот шелуха, которую я подобрал на том самом месте, где стоял этот придурковатый Вобликов и плевался. Нервничал он, видите ли, вопросы ему, видите ли, не нравились. И плевался этими вот семечками. В доме, где совершено убийство. Обслюнявит и выплюнет, обслюнявит и выплюнет...

 — Так... — Пафнутьев наклонил голову. — Понял. Он нехорошо поступал. Сделаю ему замечание.

 — Не надо делать ему замечаний. Упаси тебя Боже! — сказал Худолей, пряча пакетик. — Слушай дальше. Вот дверь, в которую вчера ночью ворвались бандиты и всех перестреляли. Скорее всего с перепугу.

 — Некоторые с перепугу пукают, потеют, мочатся... — задумчиво проговорил Пафнутьев.

 — Совершенно верно. А эти стреляют старухам в затылок. Ладно, Паша, я не об этом. — Худолей заволновался, похоже собираясь сказать нечто важное. — Ты, Паша, слушай и проникайся моей мыслью... — Вот дверь, в которую этой ночью ворвались бандиты. Как это происходило? Скорее всего, один из них позвонил, а остальные прятались за поворотом лестничного марша... Правильно? В дверь вставлен глазок, и если бы все они в своих бандитских масках выстроились перед дверью, им бы вряд ли открыли, правильно?

 — Могли и не открыть, — согласно кивнул Пафнутьев.

 — Поэтому они прятались, чтобы их не было видно в дверной глазок. Где они могли прятаться? Вот здесь, — Худолей ткнул пальцем в лестницу, уходящую вниз. — За углом. А как только дверь открылась, они сразу рванули в квартиру. Ты со мной согласен, Паша? Ты принимаешь мою мысль?

 — Принимаю. — Пафнутьев пожал плечами. — Отчего же мне ее не принять, если она очевидна.

 — Это для тебя очевидна, поскольку ты тоже, как и я, гений сыска. А для бандитов неочевидна, потому что они дебилы, Паша. Дебилы не в ругательном, а в медицинском смысле слова. Они стояли на этой лестнице и ожидали, когда их сообщник подойдет к двери, позвонит, когда пройдут какие-то переговоры о срочной телеграмме или еще какой-нибудь дурости... Они стояли вот здесь и... И что?

 — Волновались, наверно, — предположил Пафнутьев.

 — Правильно! — шепотом вскричал Худолей. — Ой, Паша, как я уважаю тебя за ум, за тонкость мышления, за умение проникнуть глубоко и просветленно во внутренний мир преступника! Они волновались. Иначе говоря, нервничали. А как люди нервничают? Как? Не отвечай, я спрашиваю не для этого. Каждый по-своему. Один курит, второй ногти грызет, третий сплевывает, а четвертый? Паша! Ну? Еще одно усилие светлого ума и высокого интеллекта! Ну?!

 Пошарив взглядом по сторонам, по стенам, дверям, по рамам окна, Пафнутьев добрался наконец до ступеньки, на которой стоял Худолей.

 И похолодел.

 Изморозь прошла по его телу, счастливая изморозь догадки.