— Это ты, что ли, хороший? — усмехнулся Огородников.

 — Чем же я тебе плох? — Шутливый разговор вдруг неожиданно в несколько секунд налился тяжестью. Вроде и поддержал шутку Петрович, вроде и ответил в тон, но понял Огородников — напряглось все внутри у старого уголовника, одно неосторожное слово, и никто не может предсказать, что произойдет дальше. И еще понял Огородников, не от этого его замечания, достаточно невинного в общем-то, налился злобой Петрович. Видимо, накопилось в нем столько всего, что от одного слова готов сорваться. А его, Огородникова, он не любит и никогда любить не будет, и не может быть любви межу авторитетом и опущенным.

 — Всем ты, Петрович, хорош, — усмехнулся Огородников, пытаясь смягчить разговор. — Но устроить такую мясорубку из-за восьмидесяти тысяч долларов...

 — Из-за сорока, — негромко, но твердо произнес Петрович.

 — Там было восемьдесят, — еще тише и еще тверже повторил Огородников.

 — Это несерьезный разговор, Илья. Мы можем до утра повторять каждый свое, но с места не сдвинемся. Ты знаешь меня не первый день, я на такие хохмы не иду. Ведь я мог бы сказать, что там вообще не было денег, что взять не удалось. Я же так не сделал.

 — Решил просто переполовинить? — Подняв лицо, Огородников смотрел на Петровича широко открытыми глазами, и не было в них ни страха, ни опасения. И Петрович это увидел — нет страха у Огородникова. А напрасно, подумал он, усмехаясь добродушно и устало.

 — И еще, Илья... Именно из этих сорока тысяч мне придется с ребятами расплачиваться. Это будет правильно, Илья, это будет справедливо.

 — Сколько же ты возьмешь себе из этих сорока тысяч? — Голос Огородникова становился все тише, но все больше было в нем непроизнесенной, но внятно ощущаемой угрозы.

 — На всех нас, Илья, я беру тридцать, — невозмутимо ответил Петрович и спокойно, не торопясь налил водку в оба стакана.

 Огородников внимательно смотрел, как это у Петровича получилось — его рука не дрогнула. Он держал бутылку почти у самого дна, наливал с вытянутой руки и горлышко бутылки ни разу не звякнуло о стакан. Странно, но именно это обстоятельство заставило Огородникова взять себя в руки и отступить. Не совсем, не навсегда, но сегодня, сейчас, в этот вечер и за этим столом, он решил отступить.

 — Нас много, Илья. — Петрович поставил бутылку на стол. — Тебе все равно больше всех достанется. За наводку.

 — Ты решил мне заплатить за наводку? — Голос Огородникова дрогнул.

 — А за что еще ты хочешь получить, Илья?

 — Я не наводчик, Петрович! Я не шестерка! — Огородников приблизился к самому лицу Петровича, и тот опять не увидел в нем страха.

 Да, Огородников его не боялся. Такое возможно лишь в одном случае — если он уже принял решение, как с ним, Петровичем, поступить. А как может поступить Огородников, объяснять не было нужды. Огородников не на шутку встревожился, когда Петрович доложил ему о результатах их ночного наезда, он не хотел столько крови. Он бы тоже не остановился перед тем, чтобы оставить за спиной гору трупов, но когда в этом есть необходимость, вынужденность.

 — А кто же ты?

 — Послушай меня, Петрович. — Огородников отхлебнул водки из своего стакана.