|
Никто не задавал ему вопросов… Вероятно, и сейчас произошло нечто подобное. Может быть, вернется через два-три месяца, а может быть, через два-три дня! Как знать, вдруг снова поступил на военную службу, нанялся в «Royal Engineer Pioneers? Глядишь, пришлет письмецо с фронта! Может быть, дохнуло на него тем ветром, что веял над Каскадовой сутенерской братией – ветром геройства? Вернется, едри вас, когда пожелает! Никаких распоряжений он не оставил. Поставщики продолжали тем не менее доставлять товар, получая плату с его банковского счета. Вирджиния чувствовала себя несколько лучше, но быстро уставала: чуть что – и уже бледнела. Беременность не пошла ей в прок. Начались нелады с почками. Это при ее необыкновенной подвижности! Шаловливая, прыгучая девчонка… Я оказывал ей всевозможные знаки внимания. Спускались с ней в сад поиграть с пташками… Они узнавали ее, особенно зяблики. Прилетали поклевать корма с ее ладони, с живейшим любопытством посматривая на нее круглыми глазками. Нет создания более милого, чем пичужка. Этот смешной шарик пускается на уловки, чтобы, казаться побольше: хитрец пыжится, взъерошивая перышки. Возьмешь в руку, а в ней ничего и нет – так, невесомый дух воздуха. Чирик-чирик! Пушинка, слетевшая с ветром! Вот бы стать птахой… Жить под чистым небом!.. Только это разные вещи, как можно более мягко, само собою, намекал я Вирджинии. Милая моя подружка!.. В известном смысле она была птичкой, а я дикарем, устроившим ей жуткую подлость… Она уставала, даже когда просто сидела, к ней и тогда подступала легкая дурнота. Приходилось ложиться… Не покривлю душой, если скажу, что ходил за ней, как заботливая нянька. Я играл роль папочки, она – мамочки… Смеялась, но как бы через силу, на глаза навертывались слезы, я бросался целовать ее с мыслью: «Ребенок!» Никак не мог поверить… Да так и замирал… – Rains, dear! Начинался дождь, надо было возвращаться… Она что-то покашливала, а была вроде здоровой девочкой крепкого сложения, мускулистой, живой в движениях – словом, хоть куда… Ладно, вернулись… Я позвонил в несколько мест: хотелось все-таки знать, куда запропастился этот обалдуй, где отсиживался? В баре «Джелликотт»? Там были особые барменши маркитантского пошиба, подсаживавшиеся к старичкам и заводившие с ними похабные разговоры… Вполне во вкусе этого психа. Старые хрычи из армейских офицеров того же покроя действительно собирались там за покерным столом… В «Скуэдрон клаб»? Именно туда пересылали адресованные ему письма, туда же Шрим привозил его чемодан в те вечера, когда он отправлялся в театр и не приезжал ночевать. Но и там его тоже не видели… «Не знаю уж, что замышляется, – подумал я, – но наверняка что-то скверное». Состену же все было ясно, он не ломал себе голову и не собирался что-либо предпринимать. Он ждал исполнения пророчества, когда за нами придут фараоны, обутые в сапоги. Насчет сапог он держал пари при челяди: у него не было ни малейших сомнений. У Вирджинии вызывали смех его шальные выходки, беспрестанные причитания «ох-хо-хо!» по всяким пустякам, исторгаемые им вздохи… Когда он начинал частить, она просила повторить: – Say it again, captain! Она произвела его в капитаны, а ему хотелось учить английский, хотелось пойти дальше «th» и «than», хоть кровь из носу! – Я немедленно дам вам урок при условии, что вы прямо сейчас наденете свое платье и станцуете для нас, как в тот день! Пусть повторит то, что делал на Пикадилли… но именно этого он и не желал более! Никаких Пикадилли, вообще ничего!.. Чародейный настрой оставил его, а пляска Гоа и сражение настолько изнурили, что он даже представить не мог, когда вновь ощутит в себе таинственные токи. После корриды с фараонами в нем настолько ослабел заряд четвертой степени, что находился, без преувеличения, на нуле и, вероятно, на нем же и останется в ближайшие годы, и все это, само собою разумеется, по моей вине. |
