|
. Двинулись, поплелись ворча, потекли, хлынули потоком от канатов, из трюма – конопатчики, подручные, юнги, кули… Сыпались, валили, бросая шкоты и инструмент, собирались вокруг горлодера… Умолк грохот, оглушительный шум плотницких инструментов, раздававшееся в нутре корабля громыхание, стих стук молотков и топоров – иначе просто невозможно было бы разговаривать… Подбегали все новые и новые – черные, желтые, мохнатые – гроздьями висели, точно обезьяны… на реях, фок-мачтах… с причала спрыгивали гуртами… И-эх!.. И-эх!.. Вода булькала в глотках… Плыли, хватались за плоты, взбирались на палубу плотники, конопатчики… Цеплялись за борта, пробирались поближе в надежде на развлечение, скучивались вокруг жирного борова, слушали, что он молол на своем маловразумительном языке, наблюдали, как он, стоя на бочке, вышучивал, передразнивал нас, выставляя какими-то попрошайками, шутами гороховыми… Как они помирали со смеху, просто надрывали животики! Их так корчило, что они падали друг на друга. Просто сдохнуть можно!.. А сколько остроумия! К нам подбирался тощий Рыжик – его бросало из стороны в сторону, кидало то назад, то вперед, он буквально задыхался, держась за живот… Потерял равновесие, шарахнулся, свалился в лужу – чтоб этому вонючему придурку не выбраться из нее! – и угодил рожей прямо в бочку… Бабах!.. Образину себе расквасил, залился кровью, даже масло в луже покраснело… Вот потеха! Новый повод поржать!.. А жирный пьянчуга все не унимался… Снова пошло зубоскальство: «Эти бесстрашные мореплаватели в Америку намылились, презирая штормы и волны, за два шиллинга, вот хитрецы!» Взревели, запрыгали на задах, корчась от хохота. Как же они потешались над нами! Окликали меня, лаяли, мяукали… Не угодно ли спуститься в трюм с милой мордашкой?.. Делали всевозможные телодвижения… Шкипер ликовал на своей бочке – какой триумф!.. – размахивал руками, тянулся сверху, описывал широкие круги своей культей с крюком над нашими головами. Я решил было, что он имел в виду петлю на наших шеях: довольно уж мозолить им глаза!.. Но вот он замер в неподвижности, что-то напевая себе под нос: он ждал решения… Решение должен был принять экипаж. Слово было за моряками, сидевшими тесной толпой на корточках. Они ворчали, переваливались с боку на бок, то наклонялись, то откидывались назад – никак не могли решить… Я догадался, что стоял вопрос не о нашем повешении, а о том, брать нас с собой или нет… Поплевывали, бубнили – особой охоты не замечалось… Тогда этот громила озлился, соскочил с бочки, вновь вскочил, начал поносить их самой непотребной бранью, потом схватил меня за руку и потащил прочь – решил потолковать с глазу на глаз… Привел меня на самую корму, обогнул штурвал и затащил в совсем маленькую каюту. Своим дородным телом он заполнил все внутреннее пространство, всю конурку. Затворил дверь, придавил меня к переборке и прорычал прямо в лицо: – Money? Money? How much? Он желал знать в точности, какой суммой я располагаю. Я не собирался лгать. – No money! Но у меня был последний аргумент – мой поручитель. – Prospero! Prospero! Money! Ни слова лжи: он обещал. Он замотал головой – не верил. – Papers? Papers? You got papers? Я пытался несколько смягчить его, дать почувствовать щекотливость моего положения: мы собираемся пожениться как можно скорее, как только сойдем на берег, таков нерушимый договор между нами… Мне хотелось расположить его к себе… – Yop! Yop! – оборвал он меня. – No females! No females on board! Никаких баб на борту! Безжалостная сволочь, резал меня без ножа, но я не собирался бросать Вирджинию, только не это! Он пользовался моим безвыходным положением… – Гы! Гы! Гы! – загоготал он мне прямо в лицо. |
