|
Хотел бы я видеть этих выпивох под заградительным огнем! Поди, наклали бы в портки. Еще разок передразнил их: «Бу-у!.. Бу-у!..» До скорого, лопушки! Ну, напугали вы меня… Да вам только воробьев пугать! Поглядим, что у вас выйдет, а я поплыву!.. Подать мне Америку и Ла-Плату в придачу! Все пакости останутся здесь, а это дорогого стоит… – Я вас вышколю! – крикнул я им. – Я вас такой наперченной стряпней попотчую, что вы у меня ужом будете вертеться! Перчик первостатейный! – я похлопал себя по ширинке – будете до неба скакать… Рожу на бок своротит! Привет, фанфароны!.. Я собрался уходить. В горле у шкипера булькало от смеха. Он впервые видел меня в гневе, а это еще потешнее, чем все прочее. Не любил я, когда меня дразнили… – До вечера, кодла! Привет! Теперь на очереди другое, самое трудное: избавиться от девчонки и старого чудака, найти убедительные слова, веские доводы… Моя неизменная верность, большие надежды – вот самые убедительные доводы. Сначала я матросом, а потом уже они… Потом… Позднее… Они ждали меня у трапа, расхаживая туда и обратно… Ждали уже два часа… Им пришлось немало пережить из-за Матросов… Два пьяных нахала полезли к Вирджинии обниматься. Под градом глумливых шуточек им пришлось спешно удалиться оттуда… Со всех снастей им что-то горланили, материли на чем свет стоит, рядом с ними плюхнулась густая желто-зеленая харкотина, плевки табачной жвачки. Не выдержав, они бежали, забились в какой-то пакгауз, откуда вышли, только когда увидели меня. На Вирджинии лица не было… Милая, нежная моя! Красавица моя! Какие отвратительные чудовища!.. Она стала такой ранимой, уязвимой, чувствительной… Впрочем, в ее положении ничего удивительного. Я утешал ее, как мог. – Dear, they don't know! Drunken dogs! Дорогая, они ничего не соображают! Напились до скотства! Это была и правда, и ложь. Мужчинам не обязательно напиваться, чтобы все крушить – разрушение у них в крови… Просто чудо, что они еще существуют с тех пор, как преуспевают в уничтожении самих себя. У них одно на уме: обращение всего в ничто… Этим беспокойным существам только того и надобно. Сеять погибель есть их назначение… Всякий вздор повергает их в слепую ярость. Нельзя злить их – иначе конец всякой поэзии, гармонии. Состена огорчала такая предвзятость в отношении нас, недоброжелательность экипажа, глумление над нами без всякого к тому повода! – Предубеждение, предрассудок мореходов! – втолковывал я ему. – Да это еще пустяки, папаша, ерунда!.. Вот если бы они взъелись на тебя во время дальнего рейса, я бы тебе не позавидовал! А это так, детская забава. Я объяснил ему положение наших дел. – Возраст не тот! – Вот как, не тот! Черт, он просто сражен. – Но послушай, ведь у них там есть хмыри раза в три, а то и в четыре старше меня! Он был уверен в этом. – Малышку они тоже не берут… – А тебя? – Со мной порядок… В общем, берут сверхштатно… поваром… – Значит, сматываешь удочки, а нас бросаешь? Именно так и выходило… Лицо у него посерело, а он и так выглядел не блестяще. – Он плывет! – указал Состен на меня, обращаясь к малышке. Они глядели на меня, не в силах поверить… Перевели взгляд на корабль, на маляров, красивших корпус после конопатчиков. – Он плывет… Они совершенно убиты. Могли ли они подумать… – Ты, конечно, прав… Прав… Красивый корабль… А что делать нам, мисс? В самом деле… Вирджиния глядела куда-то в сторону, куда-то за Темзу, на тот берег, совершенно безучастная. Она не промолвила ни слова, не сделала ни малейшего замечания. |
