|
Она не промолвила ни слова, не сделала ни малейшего замечания. Обернулась ко мне… Милое личико, никакой досады, даже улыбалась приветливо… Точно сейчас вижу ее сквозь сиреневую дымку… Выглядела такой бледненькой, ветер трепал пряди ее волос. Он дул порывами, смешивая все. Дымка, сизая мгла, проблеск солнца… Оно заиграло и на кончике ее носа, задорного носика, кошачьего носика. Как сейчас вижу, во всех подробностях… Она стояла на причале, у самого корабля… Ее милая усмешка… Наверное, буду видеть ее и по ту сторону океана, на другом берегу… Настоящее колдовство… Она ни в чем не упрекала меня, готова была смеяться по любому поводу, но сейчас выглядела усталой, личико было бледненькое… Понятное дело, в ее положении… Я взял на себя руководство: – Ну, пошли! Хотелось чего-нибудь горячего. – Вот что вам обоим нужно. Вы же на ногах не стоите! Обжигающего грога для дам и господ: они уже позеленели!.. Взял я их под руки и повлек прочь… кипучая, все-таки, во мне энергия, я настоящий заводила! Надо было сгладить тягостное впечатление, объяснить им, что если я и уплывал один в американскую Ла-Плату, то потому лишь, что намеревался приготовить почву для будущей жизни, что скоро все наладится и я живо переправлю их к себе… Словом, все в лучшем виде… Все же, мол, разумнее поступить так, чем высадиться там троицей босяков, полудохлых эмигрантов с капиталом в три фунта!.. Они отмалчивались. Держась под руки, мы пробирались между доками, тупиками… По их лицам видно было, что мое решение им пришлось не по душе. Они воспитанно молчали, но чувствовалось их огорчение… Я даже не пытался утешать. Ведь здравый рассудок подсказывал, что приплыви мы туда все вместе, долго мы бы не протянули, и это было бы чистым безумием… Они не возражали, поддакивали, но по их лицам я видел, что в действительности они думали иначе… Конечно, на душе у меня было тяжело, но я все же пытался воззвать к их здравому смыслу… Кончилось тем, что, наслушавшись моей болтовни, Вирджиния расплакалась. Бедная моя, кроткая голубка… Конечно, ей трудно было смириться с этой мучительной правдой, особенно в ее положении… остаться одной со своим родичем в большом уайлсденском особняке… Противогазы, всяческие треволнения, да вдобавок дядина придурь с порками, а тут еще и Состен со своей чародейской блажью, и, в довершение всего, – беременность… Естественно, радоваться нечему… Надо было все-таки найти какую-то уловку. – Ну, перестань, это же не конец света! Нашлась-таки уловка… Ну, а если предположить, что дело примет неблагоприятный оборот… что со мной приключатся какие-нибудь неприятности… что я окажусь неудачником и кану в безвестность, что меня никогда больше не увидят?.. Не сошелся же свет клином на Америке?.. Переживал я из-за того, что они поджимали губы, видя, как я настроился исполнить свое намерение. Поневоле начал размышлять… Плутали, поворачивали то туда то сюда, пытаясь выбраться из доков. Сам черт ногу сломит, невообразимая путаница… не дома, а высоченные, потрескавшиеся, рассевшиеся скалы из кирпича… Пробирались, петляя… Кругом полумрак, километры кривоколенных улочек, одни кирпичные стены и пакгаузы… От Уэста до Истхэма – непрерывная череда доков… Невольно задумаешься… Впечатляющий лабиринт… Я пытался вытянуть из них хотя бы несколько слов, но в ответ слышал только «Да… Да… Да…» Они не возражали, ни в чем меня не упрекали, ни единым намеком… В эти ущелистые, стиснутые между стен тупики дневной свет пробивался между хлопьями мглы, становясь то лиловым, то синим. Мягкий, чарующий свет. Можно сказать, он настраивал на печальный лад, побуждал с грустью внимать собственным речам… Вообще-то я тоже мог бы пожаловаться… у меня были все основания пребывать в печали, я имел к тому болезненно переживаемые причины. |
