|
. – Тебе-то что за дело? – Ну, конечно, хулиганье!.. Ну, разумеется!.. Уж очень тонкая штучка твоя зазноба!.. Отдашь ее мне, и проваливай! Катись в свою Америку!.. Прямо-таки выставляла меня за дверь. Ой, как остроумно! Шлюхи писали в трусики при виде моей глупости, услыхав, что я женю мою девочку на Бигуди! Плыви, плыви, юнга!.. Плыви один!.. Кораблик ветер подгоняет, Плывет наш юнга, уплывает! И все подхватили хором… Все, кто был в кафе, все застолье, все, стоявшие у стойки, даже Состен, даже дылда Анжела!.. Нетрудно рассмешить девок, когда они в скопе, только палец покажи… Муха утонула в бокале – хохот до слез… Самое ужасное заключалось в том, что моя нежная голубка, моя прелестная мордочка заливалась не меньше других, хохотала до упаду над самыми идиотскими шуточками. Никогда еще не видел, чтобы она так безудержно смеялась самым бездарным каламбурам, по всяким пустякам… Дошло до того, что она стала потешаться надо мной, этим битым котелком с его дурацкой страстью к путешествиям… Да еще загорелось ему наняться коком в дальнее плавание!.. Нет, просто сдохнуть можно было от этого чучела с его дурацкими затеями!.. Такого еще поискать! Обхохочешься! Ну, распотешил девиц! – Загорелось тебе! Выпей, да гляди, не потони! Чем тебе плохо здесь, дурило?.. В таких выражениях они высказали свое мнение и привязанность к Вирджинии: – В школу ее не поведешь? Возьмут за милую душу. Видали, какие на ней носочки?.. Принялись щупать ей икры… – Отдай нам свою куколку, отдай!.. Зачем она тебе?.. Сбежишь ведь! Налетели все сразу на Вирджинию… и ну ее обцеловывать. Бигуди это пришлось не по нраву, она закипятилась: – Проваливайте, проваливайте! Уже и хвост на сторону!.. – Не пыхти, бабуля! Не пыхти! Не лезь, мохножопая! Наша девочка, наша! Красная Шапочка!.. Снова бурный поток нежностей, бесконечные чмоканья… Все, как одна, лезут к моей мордашке с поцелуйчиками… Просперо, и тот чмокал, двоюродной сестричкой она ему, дескать, приходилась. Состен посылал воздушные поцелуи из-за стола – совсем уже не мог подняться, не пропустил ни одного стаканчика, пил по любому поводу. На него, сугубого трезвенника, алкоголь подействовал просто убийственно: он не в состоянии был пошевелиться. Его хватало лишь на то, чтобы поднять бокал, который тотчас же наполнялся вновь, да расточать улыбки… Проспер распечатал новую бутылку бренди, вылил ее в кастрюлю с горячим вином, добавил еще джина и лимонной цедры. «Пунш особого качества от «Моор энд чиз»! – возвестил он собранию… Этим можно было напоить до упаду целый полк… Я делал вид, будто пью, но не пил. От хмеля у меня просто голова разламывалась… Пить не было никакого смысла, я и без того постоянно порол вздор… Ну, а в зале только булькало. Тут меня точно кольнуло – счет!.. Даже в жар кинуло… Я к Просперу: – Смотри, приятель, у меня ни пенса!.. – И думать забудь!.. – последовал ответ. – Ну хорошо, хорошо!.. Ладно, коли так… В сущности, так по совести и было… Я платил! А они пусть раскошеливаются!.. Ничего, ничего, попойка-то в мою честь! Мой праздник или нет, в конце концов?.. Я на восемьдесят процентов калека. Это они хотя бы сообразили?.. Пора бы уж!.. Я гордился. А как же мои именины? Что-то до меня не дошло!.. Мысли мои мешались… Снова полюбопытствовал: – А как же мои именины? – Опорожни стопку! И не говори с полным ртом! Не было смысла приставать с расспросами… А эти уже захохотали, как чумовые, подскочили ко мне: – Песню, песню спой! Sing, sing, Фердуня! Бис! Мы платим, черт возьми! Вот липучки! Чтобы отвязались, спел фразу из своего репертуара в двенадцатом кирасирском: Твои прекрасные глаза! И так коротки часы и т. |
