|
Уж не кончился ли налет?.. Зрители спорили, галдели, и вот все стихло. Берег опустел, час был поздний – Биг Бен пробил полчетвертого… Слышался лишь плеск волн, отдаленный гул, доносившийся со стороны порта, шум дувшего от Тильбюри ветра, пыхтенье буксируемых из гавани судов, перекличка с борта на борт… Ах, и мне бы уплыть!.. Может быть, еще хотя бы минутка оставалась в моем распоряжении? Может быть, они еще стояли у причала?.. Только я слишком устал… гул в голове… да потом препирательства с этими чумовыми девками… Я был просто измочален… А чего стоила трепня Дельфины!.. Что было делать?.. Решил подождать еще полчаса, сел. Напротив меня – Вирджиния, Бигуди, Неаполитанец, рядом Деде и еще две-три женщины. Надо подождать… Завязался разговор, непрестанно возвращавшийся к дракам и нападениям, а женщины знали о нападавших немало… Вот уже несколько недель несчастные подвергались дерзким нападениям. Какая-то жуткая шпана, карманники настолько нахальные, что таких еще не видывали… От Бонд-стрит до Тоттенхэма тырили на бегу все: деньги, сумочки, документы… Заденут бочком – и наутек… хвать-похвать… а их уже и след пропал. Вот такая вот беда стряслась с дамами… Пришел конец их жизни, ведь обирали до нитки… После восьми или девяти часов тяжкого труда они возвращались отчаявшиеся, больные, в ужасном состоянии. Любители дамских сумочек промышляли в потемках… Только Анжела наотрез отказывалась верить сплетницам. – Нечего лечить мне мозги! Пьяны вдрабадан! Все деньги вы пропили!.. Какая буря негодования! Предполагать такие ужасы, такие ужасные проступки! Невыносимое оскорбление! Какие гнусные подозрения! Нет, это просто нестерпимо! Всхлипывания, рыдания безвинных душ. Ночные бегуны, вот как Дух свят! Все подтверждали в один голос. Давно уже было известно: эти вампиры, фантомасы – банда Консуэлло, сутенера «Мадрид Фолли», владельца игровых автоматов. Что ни говори, уж он знал, что придумать… Он и был виновник всех этих злодейств и, кстати, наказан за свои проделки: примерно в 1909 году ему как-то вечером отрезали ухо… Жан-Жан отрезал, рождественским вечером. Жан-Жан Парижанин по всем счетам расплатился вечером под Рождество… Бигуди была всему этому свидетельница. Вот уж кому было, что вспомнить! Двадцать два года прожила в Лондоне… «Мой первый аборт…» – и пошла перебирать подряд. «У меня могла бы быть дочь – англичанка постарше твоей!..» и поцелуйчик Вирджинии: «Pretty Miss!» Отрывочные воспоминания вдруг накатывали на нее, перемежались икотой. – В те времена… ик!.. Мужчин уважали… ик!.. Женщин тоже уважали… ик!.. на лондонском тротуаре… и работу тоже, сдается мне… ик!.. на войну не уходили, чтобы не драли их в задницу., ик!.. Одна Анжела не верила… и вся эта дурь – призраки, вампиры – на нее не действовала. Все это она воспринимала как забивание памороков, измышления бесчестных девиц, лживых, распущенных, совершенно потерявших совесть женщин, напивавшихся по закусочным до полного скотства… – Ну, это все, конец света!.. Ах, ты, толстая сводня, мерзавка, гадюка! Мели-мели, трепло психованное! Хороша, нечего сказать! Вконец завралась! Зафыркали, покатились со смеху. – Пошла ты в жопу, толстая проблядь!.. Вирджиния не все понимала, слишком много было жаргонных словечек, но и она тоже веселилась в меру своего разумения… сон с нее как рукой сняло… В этом взбудораженном птичнике она получала совершенно новые впечатления, тут было позабавнее, чем у дяди… Бигуди вновь завела свою песню: – Что-то бледненькая твоя пташечка!.. – Тебе-то что за дело? – Ну, конечно, хулиганье!.. Ну, разумеется!.. Уж очень тонкая штучка твоя зазноба!. |
