Старый оборванец тем временем пил и ел, не заботясь о разногласиях, причиной которых невольно стал.

Устремив благодушный взор на ароматное блюдо рагу, он, казалось, думал лишь о том, как бы набить брюхо, но на самом деле внимательно прислушивался. Он уловил скрежет отпираемых засовов и замков, лязг металлических дверей, звон монет и подумал: «Прячут сундук с выкупом за дам де Ружмон!»

Он уже покончил с едой и, как всякий наевшийся до отвала оборванец, громко рыгнул, вызвав веселье присутствующих.

Вдруг на его плечо опустилась рука. Обернувшись, Лесерф увидел жалкого на вид старика с длинной патриархальной бородой, седыми волосами до плеч и светло-серыми, необыкновенно проницательными глазами.

Обладая удивительными способностями, присущими прирожденным сыщикам, — острым зрением и отличной памятью на лица, даже увиденные мельком, — Лесерф тут же вспомнил эту физиономию.

«Где-то я уже встречал этого старейшину преступного мира, — задумался парижский агент. — 1785 год, кладбище Монлери. Один из сообщников Наседки, я допрашивал его, а на следующий день он бежал. Его зовут… Ага, вспомнил!»

— Скажи, малыш, — произнес старик, — сдается, до каторги ты работал с Мельником… С великим и знаменитым Мельником?

Мнимому оборванцу можно было дать не меньше шестидесяти лет, а старику — все девяносто, так что обращение «малыш» никого не удивило.

— Ну да, папаша Элуи. Он был моим Хозяином.

— Да ты меня знаешь! — воскликнул зычным для его возраста голосом удивленный старец.

— А как же, черт побери! Раз уж я тебя называю по имени…

— Ты кто таков будешь? Что-то не знакома мне твоя физиономия.

— Меня прозвали Невезучий, такова моя кличка «на болоте», среди своих.

— Невезучий? Совсем такого не помню, — заявил папаша Элуи после минутного раздумья.

— Да я-то был обычным оборванцем, а ты, можно сказать, самый известный в банде! Никто не умел так поджаривать, как ты.

— Хм! Это точно! Когда-то и мы были не лыком шиты, — добродушно ответил папаша Элуи. Чувствовалось, что слова пришельца польстили самолюбию этого изверга и бандита. — Мы тогда горазды были на разные выдумки.

— Этому делу я научился у тебя. Ты говорил нам, «зеленым» (новичкам в воровском деле): «Когда огонь лижет ляжки, а какой-нибудь олух все не желает расставаться со своими деньжатами, вытащите его из костра, воткните поглубже в ступни железную вилку и помаленьку подогревайте. Уж что-что, а это развяжет ему язык!»

— И впрямь, все, что ты говоришь, — чистая правда! В мое времечко, при добром короле Людовике XV, так и делали. Я сам придумал эту штуку. Давняя история… Все это идет еще с наших времен.

Пока все складывалось как нельзя лучше. Удача и случай пришли на помощь Лесерфу. Можно было подумать, что папаша Элуи полностью удовлетворен его ответами, и менее опытный человек, чем Матиас Лесерф, уже торжествовал бы победу. Однако немалый жизненный опыт, особые свойства натуры и, если можно так выразиться, «профессиональный инстинкт» заставляли бывалого преступника сомневаться, и папаша Элуи продолжил отеческим тоном, словно не придавал большого значения своему вопросу:

— Слушай, малыш! Раз ты работал с Мельником, так это уж больше двадцати лет будет. Стало быть, должен знать «каленое седло» (знак огня).