Погрузившись в мечты, полагаясь на весьма туманное будущее, виконт — и это было еще одним следствием странной двойственности его натуры — охотно забыл о существовании оборванцев, поджогов, убийств, всего, даже отвратительной комедии, разыгранной для того, чтобы вызвать симпатию дам де Ружмон.

Но одного слова, прозвучавшего в ту минуту, когда он поставил ногу на землю во дворе замка Жуи, было достаточно, чтобы вновь погрузить его в трясину привычной мерзости, где он чувствовал себя столь же уверенно, как и в гостиной Фарронвиля.

— Главарь, — шепнул ему на ухо Толстяк Нормандец, — вы не забыли, что сто тысяч ливров все еще у Пиголе? Половина этой суммы по праву принадлежит вам. Не считаете ли вы, что следовало бы перевезти сюда эту кучу звонких монет?

— Ты прав, старина! Сегодня в десять вечера отправляемся в Гедревиль. Каждому свое! Если вдруг случится несчастье, деньги мне очень пригодятся. Не стоит хранить все яйца в одной корзине!

Этот случайный разговор и привел Главаря в подземелье, где разыгралась трагедия, жертвой которой стал несчастный Матиас Лесерф. Не вспомни Толстяк Нормандец о деньгах, Фэнфэн, без сомнения, не отправился бы к Пиголе, и уж тогда… Остается только догадываться о том, что могло произойти в его отсутствие.

Скорее всего, сыщик, которого оборванцы приняли за своего, ушел бы на следующий день, а затем по его наводке большинство бандитов переловили бы, имущество банды конфисковали, и преступное сообщество, лишенное стержня, рассыпалось.

Но, казалось, все силы объединились, чтобы обеспечить разбойнику полную безнаказанность. Наблюдая за тем, как обстоятельства всегда складывались в его пользу и послушно служили этому невероятно ловкому человеку, можно было и впрямь подумать, что он заключил сделку с судьбой, оправдывая свое имя — Фэнфэн.

Разве это не так? Разве не спасла ему жизнь Роза, в сердце которой боролись любовь и ненависть, — та самая Роза, которой Фэнфэн причинил столько обид, она, рискуя получить страшные увечья, отвела пистолет от его груди.

Что же девушка получила взамен? Лишь холодные вежливые слова, и только долгое время спустя Фэнфэн вспомнил, что надо бы поручить раненую заботам Батиста Хирурга. На свете нет ничего отвратительнее подобной неблагодарности!

Но Фэнфэн, испытывающий чувство благодарности, не был бы Фэнфэном, разбойником без стыда и совести, без сердца и без чести!

Когда прошел первый порыв, Роза пожалела о том, что вмешалась.

Ненависть вновь взяла верх над любовью. Кривой из Жуи, чья страсть к своенравной молодой женщине с каждой минутой разгоралась все сильнее, искусно разжигал эту ненависть, поклявшись на сей раз воспользоваться плодами своих трудов.

Как только Фэнфэн ушел, не удостоив несчастную ни словом, ни взглядом, оргия в подземелье продолжилась с удвоенной силой. Кривой из Жуи, который мало пил и не любил обжираться, остался с Розой, чьи душевные мучения усугублялись тяжкими физическими страданиями.

Не то чтобы рана была опасной — Батист успокоил ее на этот счет. Но вспышка от выстрела сильно обожгла всю ладонь, развороченную пулей. Сквозная рана и ожог быстро стали очагом сильного воспаления. Вскоре Роза уже пылала в жару и, придя в большое возбуждение, стала чрезмерно разговорчивой. Она говорила, говорила о Фэнфэне, о своей любви, о злости, ненависти, о своих страданиях, и распалялась все больше.

Время от времени она прерывалась, чтобы попросить Кривого, который последовал за ней:

— Меня мучает жажда! Дай мне пить!

Бандит подавал ей кружку, до половины наполненную вином. Роза смачивала губы и продолжала говорить. Раскинувшись на кровати, настоящей кровати, с перинами, простынями и покрывалами, девушка с рассыпавшимися волосами и открытой шеей была поистине великолепна при свете восковых свечей, ярко освещавших кокетливое декольте бывшей «хозяйки».