Вызов Фэнфэна был послан в понедельник. В четверг разбойники начали сходиться в леса Армуа и Лифермо, к великому расстройству крестьян, вынужденных удовлетворять их потребности. Днем бандиты разбредались по окрестностям, промышляя мелкими кражами и унося все, что попадет под руку, а на ночь уходили на постой в ближайшие места — в Пуайи, Жермонвиль, Ондревиль, Атрап, Мармонвиль, Гулю и даже в Усон, находящийся в отдалении, почти в двух с половиной милях.

В субботу более двух сотен оборванцев собрались на чудовищную пирушку возле огромных костров, на которых жарились ворованные гуси, индюшки, утки и куры. Главарь прибыл к середине ночи пешком и в сопровождении Толстяка Нормандца. Одет он был просто, чтобы не привлекать внимания, — в грубые куртку и жилет синего цвета, короткие штаны из белого ратина, ажурные чулки и туфли, скорее добротные, нежели элегантные. На голову была надета окантованная шнуром шляпа военного образца с воинским значком под национальной кокардой. В руке на кожаной петле массивная дубина из обожженного боярышника. И никакого оружия, по крайней мере с виду.

Поприветствовав своих людей, выпив кружку вина и съев половину цыпленка, он сел на поваленное дерево, не выпуская палку из рук, и громко крикнул:

— Лейтенанты! На доклад!

Когда не намечался большой поход, требовавший участия всей банды, то оборванцы действовали маленькими группами под руководством лейтенанта, отвечавшего за определенный кантон. На очередном общем сборе лейтенанты отчитывались Главарю о делах, проведенных подчас довольно далеко от леса Ла-Мюэт — основного места действий.

Это и имел в виду Главарь, говоря о «докладе».

— Итак, Рыжий из Оно, что у тебя нового?

— Неудачное дело на ферме Буа, коммуна Нотенвиль, у четы галантерейщиков Маршан. Не больно жирный улов. Баба орала, хозяин защищался, заварилась потасовка. Пришлось обоих пристукнуть, а забрать ничего не удалось.

— Но ты мне не сообщил еще кое-что, — продолжил Фэнфэн тоном, полным презрительной иронии. — Кажется, лихая женушка Маршана набросилась на тебя, проволокла через всю комнату и задала хорошую трепку. Тебя оттаскали за уши, мой бедный малыш! И не кто-нибудь, а женщина. Тебя, лейтенанта Поджигателей!

— Главарь! — пробормотал униженный негодяй, скрипя зубами и бледнея от злости. — Я это исправлю. Вы увидите, при первом же налете!

— И правильно сделаешь! Я рассчитываю на это. Иначе отошлю тебя в распоряжение Жака Наставника, будешь лейтенантом при малолетках.

— Главарь!

— Молчать! Ну, а ты что скажешь, Кот Готье?

— Немного, Главарь. Я встретил на базаре в Утарвиле нашего приятеля Луи Лами с двумя стариками из Парижа, из банды Шарля Парижанина.

— Обойдемся без этих столичных слабаков, они ничего не понимают в наших делах, особенно в налетах. Думают, что очень умные, и дают себя сцапать, как последних олухов. Достаточно посмотреть на самого Шарля да на Менара Мясника. В эту самую минуту в Орлеане обоим умникам, должно быть, уже отрубили головы на гильотине. Ну, давай выкладывай свою историю, Кот Готье.

— Верный человек из Мондонвиль-Сен-Жана, каретник Мете, который тоже здесь, привел нас в Увиль к одному крестьянину по имени Ленорман. Ночью я залез на крышу дома, вырвал несколько черепиц и забрался на чердак, где хранилось белье. Мы забрали ткани, рубашки, женскую одежду. Все продали за шестьдесят четыре ливра.

— Не густо. Меньше тринадцати ливров на брата. Хорошо же вы работаете, когда меня с вами нет! А что скажешь ты, Жан Канонир?

— Немного жратвы, и это все! Беспалому даже не удалось всех накормить. Два мешка муки, шестьдесят фунтов солонины и четыре головки соленого сыра, такого твердого, что им можно убить.