|
Он с яростью бросился на меня, его шпага была направлена прямо мне в горло. Я отразил его удар тростью, а когда он нацелился ниже, я поставил круговую защиту и, поймав его шпагу, выбил ее у него. Она блеснула на солнце и со звоном отлетела к мраморной лестнице. Казалось, что вместе со шпагой улетучилась и его смелость: он стоял весь в моей власти, любопытное сочетание глупости, удивления и страха. Шевалье де Сент Эсташ был молодым человеком, а молодым многое прощается. Но простить тот поступок, который совершил он – бросился со шпагой на безоружного человека, – было бы не только возмутительной глупостью, но и грубым нарушением долга. Будучи старше, я обязан был преподнести шевалье урок хороших манер и дворянского благородства. Поэтому совершенно бесстрастно и исключительно для его же блага я задал ему хорошую взбучку. Ритмичными движениями я опускал на него трость, а куда она попадала – на голову, на спину или на плечи – было скорее его делом, чем моим. Мне нужно было внушить ему, что хорошо, а что плохо, а раны, которые он мог получить в ходе моего нравоучения, были ничтожны по сравнению с уроком, который получала его душа. Два или три раза он попытался схватить меня, но я увернулся – я не собирался опускаться до вульгарного обмена ударами. Моей целью была не драка, а порка, и, мне кажется, я выполнил эту задачу довольно успешно. В конце концов вмешалась Роксалана, но только тогда, когда от одного из ударов, может быть, чуть более сильного, чем предыдущие, сломалась трость, а господин де Сент Эсташ упал и превратился в стонущую массу. – Простите, мадемуазель, за то, что я оскорбил ваш взор этим зрелищем, но такие уроки необходимо давать сразу же, иначе их действие не будет столь благотворным. – Он заслужил это, сударь, – сказала она с почти жестоким оттенком в голосе. У нас настолько бедные души, что, когда я увидел ее презрение к этой стонущей груде тряпок и рубцов, мое сердце затрепетало от радости. Я подошел к тому месту, куда упала его шпага, и поднял ее. – Господин де Сент Эсташ, – сказал я, – вы опорочили эту шпагу, и я не думаю, что вы когда нибудь сможете снова воспользоваться ею. – С этими словами я сломал ее об колено и выбросил в реку, несмотря на то, что эфес был очень богатым, отделанный бронзой и золотом. Он посмотрел на меня, лицо его было синего цвета, в глазах горела беспомощная ярость. – Par la mort Dieu! – прохрипел он. – Вы еще ответите за это! – Если вы еще не удовлетворены, я к вашим услугам, – учтиво сказал я. И, прежде, чем он успел ответить, я увидел господина де Лаведана и виконтессу, торопливо идущих к нам через цветник. Виконт был мрачен и казался разгневанным, но я понял, что помрачнел он от дурных предчувствий. – Что случилось? Что вы сделали? – спросил он меня. – Он жестоко избил шевалье, – пронзительно завопила мадам, злобно уставившись на меня. – Он еще ребенок, этот несчастный Сент Эсташ, – сказала она мне с укором. – Я все видела в окно, господин де Лесперон. Это было ужасно, это было жестоко. Так избить мальчика! Стыдно! Если вы поссорились с ним, неужели не существует более приемлемых способов для разрешения споров между дворянами? Pardieu, неужели вы не могли дать ему надлежащее удовлетворение? – Если мадам возьмет на себя труд внимательно осмотреть этого бедного Сент Эсташа, – сказал я с сарказмом, вызванным ее злобой, – я думаю, вы согласитесь, что я дал ему самое надлежащее и самое полное удовлетворение. Я бы принял его вызов со шпагой в руке, но шевалье, как и все очень молодые люди, действовал слишком поспешно; он очень торопился и не мог ждать, пока я возьму шпагу. |
