|
– Да, Роксалана! Именно так! – вскричал я. Но она продолжала дальше: – Я не могла объяснить, откуда у вас портрет мадемуазель де Марсак, но потом я узнала, что у вас были и другие бумаги Лесперона, следовательно, вы могли получить его вместе с ними. А теперь, сударь… Она замолчала и, положив голову мне на грудь, плакала и плакала от горького сожаления, и мне уже начало казаться, что самообладание никогда не вернется к ней. – Это моя вина, Роксалана, – сказал я, – и если мне придется заплатить ту цену, которую они назначили, она не будет слишком высока. Я взялся за подлое дело, которое и привело меня в Лангедок под чужим обличьем. Я теперь жалею, что не рассказал вам обо всем, когда у меня впервые появилось такое желание. Потом это стало невозможным. – Скажите мне сейчас, – умоляла она. – Скажите мне, кто вы. У меня возникло сильное искушение ответить ей. Я уже собирался сказать, как вдруг подумал о том, как она отшатнется от меня, решив, что я преследую свои гнусные цели и из жажды наживы изображаю любовь к ней. Эта мысль сдержала меня и заставила замолчать. По крайней мере, в течение нескольких часов, которые мне остались, я буду полновластным хозяином ее сердца. Когда я буду уже мертв – я не надеялся на усилия Кастельру, – это не будет иметь такого значения, и, может быть, она будет милосердна ко мне после моей смерти. – Я не могу, Роксалана. Даже сейчас. Все это слишком низко! Если… если они приведут приговор в исполнение в понедельник, я оставлю вам письмо, в котором расскажу обо всем. Она вздрогнула, и из ее груди вырвался стон. Ее мысли вернулись от моей личности к более важному вопросу моей судьбы. – Они не приведут его в исполнение! О, нет! Скажите, что вы можете защитить себя, что вы не тот человек, за которого они вас принимают! – На все воля Божья, дитя мое. Может быть, мне еще удастся спастись. И если я спасусь, я сразу приду к вам и расскажу вам все, что вы должны знать. Но помните, дитя мое, – я взял ее лицо в свои ладони и посмотрел в синеву ее плачущих глаз, – помните, девочка моя, что в одном я был честен и искренен и действовал только по велению своего сердца – в моей любви к вам. Я люблю вас, Роксалана, каждой клеточкой своей души, и если мне суждено умереть, я хочу, чтобы вы знали – только о вас я буду сожалеть, покидая этот мир. – Я верю вам, правда, верю. Ничто теперь не сможет поколебать моей веры. Может быть, вы все таки скажете мне, кто вы и какое бесчестное предприятие привело вас в Лангедок? И снова я задумался. Затем покачал головой. – Подождите, дитя мое, – сказал я, и она, повинуясь моей воле, ни о чем больше не спрашивала. Во второй раз я упустил благоприятную возможность признаться, и так же, как в первый раз, если не сильнее, я пожалел об этом. Она пробыла у меня еще какое то время, и я попытался влить хотя бы каплю утешения в ее душу. Я рассказал ей о своих надеждах на то, что Кастельру сможет разыскать моих друзей, и они подтвердят подлинность моей личности – хотя это были очень слабые надежды. И она, бедное дитя, тоже пыталась ободрить меня и вселить в меня мужество. – Если бы только король был здесь! – вздохнула она. – Я бы пошла к нему и на коленях бы умоляла его помиловать вас. Но говорят, он сейчас где то около Лиона, и вряд ли я успею съездить туда и обратно до понедельника. Я снова пойду к Хранителю Печати и буду молить его о милосердии или попрошу по крайней мере отложить исполнение приговора. Я не стал разубеждать ее, я не стал говорить о бессмысленности такого шага. |
