— Да пребудет с тобою милость Господа нашего, дитя мое. — Игуменья погладила его по голове и участливо спросила: — Откуда такой интерес возник у Иоанна Васильевича к нашей обители, боярин? Нешто донос кто написал али жалобы появились?

— Ничего такого, матушка, — поднялся подьячий. — За порядком слежу, сохранностью добра государева да доходами казенными. Ибо иные обители, случается, сверх меры послаблениями пользуются, иные торг ведут без пошлины сверх дозволенного, иные земли черные, ровно монастырские, пользуют, а иные обители даже смердов с черных земель на свои сгоняют. Вон, монастырь Соловецкий соль беленую тысячами пудов продает, прочих купцов из дела выдавливая. А права им токмо на пять сотен пудов дарованы. Кирилловская же обитель ловы казенные по Шексне самовольно пользовала, Горицкая с волока доходы брала… Не все монастыри посвящают себя служению духовному, иные токмо о серебре помышляют. Посему всех раз в два-три года и навещаю. Не в обиду, матушка, а порядка ради.

— Смотри, дитя мое, — согласно кивнула игуменья. — Нам скрывать нечего, мы по совести живем.

Восемь толстенных расходных книг хрупкая старушка сама принести не могла, их выложили на скамьи послушницы, пришедшие в горницу вместе с нею. Перекрестившись, вышли, и Басарга хищно, словно коршун на добычу, ринулся к истрепанным томам с ветхими обложками, покрытыми чернильными пятнами.

— Тебе помочь, друже? — поинтересовался боярин Заболоцкий.

— Спасибо, но тут нужно самому смотреть. Иначе совпадения можно не заметить. Уж простите, но дня два мне надобно на сие потратить, — листал желтые страницы подьячий. — А вы пока можете к службе сходить, молебен заказать али мощам святым поклониться.

— Не, друже, — с ухмылкой мотнул головой Илья. — Коли так, то мы лучше до Суздаля отъедем да гульнем на царское серебро за твое здоровье. Ты не обидишься?

— Коли для меня бочонок меда прихватите, так токмо пора-адуюсь… Оп-па, тут пошлина за камень не уплачена. Указ Иоаннов отмечен. Надобно проверить… — уже погрузился в работу подьячий, и Илья махнул на него рукой:

— Пошли, други! Не станем мудрецу нашему мешать.

Работа потребовала у Басарги Леонтьева долгих полтора дня и два бочонка меда, который он прямо с лавки в задумчивости зачерпывал время от времени ковшом. Боярину Заболоцкому даже пришлось холопа за добавкой снаряжать, как ясно стало, что одним ведром дело не обойдется.

— И что? — поинтересовался, приглаживая ус, Софоний, когда подьячий закрыл последний том. — Открылась тайна великокняжеская среди цен на репу с капустой?

— О сем мы сейчас у игуменьи спрашивать станем, — зевнул Басарга, не поняв насмешки. — Ибо седьмого мая года двадцать шестого обитель сия от великой радости великого князя Василия в подарок село Павловское с деревнями и с починками получила. А чуть позже, через пару месяцев, — подьячий придвинул одну из книг, открыл в заложенном месте и прочитал: — «Се яз князь великий Василий Иванович всеа Русии. Пожаловал есми старицу Софью в Суздале своим селом Вышеславским з деревнями и с починки, со всем с тем, что к тому селу и к деревнямъ и к починком истари потягло до ее живота, а после ее живота ино то село Высшеславское в дом пречистые Покрову святые Богородицы игуменье Ульяне и к всем сестрам».

— Проклятье! — улыбка сползла с лица столичного красавца. — Теми же годами великий князь Василий обетную церковь у Фроловских ворот поставил!

— И чего сие означать может? — Илья, тоже прихлебывавший мед, отпустил корец плавать среди пены, поднялся со скамьи: — Чего загадками сказываете? Нормально объясните!

— А то сие означает, — ответил Тимофей Заболоцкий, — что великие князья, в отличие от нас, худородных, в честь рождения сыновей не вклады делают и не пирушки закатывают, а церкви обетные по обычаю ставят и жен своих селами богатыми одаривают.