Игуменья Васса, закончив молитву, осенила себя знамением, низко поклонилась могилам и ушла.

Тимофей Заболоцкий проводив ее взглядом, тихо сказал:

— Обманул, видать, юродивый государя. Нет у Иоанна Васильевича старшего брата сводного. Преставился.

— Странно сие… — задумчиво ответил Басарга. — Где это видано, чтобы блаженные лгали?

— Сколь велика была тайна, — сдвинув шапку на лоб, почесал в затылке Илья Булданин, — и сколь просто разрешилась.

— Слишком просто для столь загадочной истории… — эхом отозвался боярин Софоний. Покосился на побратима из Монастырского приказа.

Басарга мучительно поморщился, зачерпнул снега, с силой отер им лицо. Покачал головой:

— Слишком просто… Пойду, холопов покличу.

Престарелая монастырская ключница неладного от царского подьячего не заподозрила и без заминки выдала две кирки и две лопаты. Под присмотром хозяев холопы легко сдвинули в сторону могильную плиту, взялись за работу. Зима еще только-только началась, земля глубоко промерзнуть не успела, а потому поддавалась легко, и яма углублялась стремительно. Монахини спохватились, когда землекопы углубились уже по пояс, а игуменья прибежала совсем поздно, когда внизу уже показалась крышка, вырезанная из прочного, будто камень, мореного дуба.

— Что же вы творите, антихристы?! — возопила старушка. — Как можно покой усопших тревожить! Отпетых и похороненных на свет поднимать!

— Государь прислал меня с вопросом, матушка, — сурово произнес Басарга. — И в ответе, который я ему привезу, я должен быть уверен твердо! Слухов и обмолвок мне мало.

— Нешто вам самой могилы царевича мало? Хотите костями его за поручения свои отчитаться?! — выкрикнула игуменья.

— Хочу, — невозмутимо ответил подьячий. — Ибо записей о вкладах поминальных в ваших книгах я не припоминаю. Коли княгиня великая так чадо свое любила, отчего службы за помин его души не заказывала?

— Весь, что ли, отрывать, боярин? — отложив кирку, спросил из ямы Тришка. — Глина колоду глубоко засосала, как бы окапывать не пришлось. Тогда яму от верха расширять надобно.

— Коли так откроется, то и не к чему, — сказал ему Леонтьев. — Давай, ковырни сбоку.

Холоп, отерев рукавом лоб, вставил край кирки в темную щель, немного пристучал, потом навалился на рукоять. Послышался слабый хлопок, словно от далекого выстрела, крышка прыгнула вверх, и упала обратно наискось, впуская свет в полость выдолбленного из цельной колоды домовины. Мартын и Тришка-Платошка, испуганно вскрикнув, тут же вскарабкались наверх. Осколик, молодой холоп боярина Заболоцкого, оказался более любопытен и упавшую крышку приподнял. Удивленно хмыкнул:

— Нет тут никого, боярин! Кукла тряпичная в распашонке лежит, и более ни единой косточки.

— Вижу, — кивнул Тимофей, торопливо перекрестился: — Вот и уберег Господь от греха. Ничьего праха не потревожили. Закрывай!

— Рубашка-то дорогая, царская… — отметил Басарга. — Видать, и вправду знатного рода дитя ее носило. Вот только где оно, матушка Васса? Матушка!

Увлеченные осмотром крохотного гробика, бояре и не заметили, как настоятельница монастыря исчезла.

— Уйдет! — испуганно охнул подьячий. — За ней, бояре! Тришка, Мартын… Нет, вы все четверо к воротам бегите. Коли сбежать попытается, вяжите, ровно татя.