Конечно, грех за сей поступок на человека ложится, только если он по злому умыслу извести кого-то пытается. Коли же его в заблуждение кто-то ввел, да еще и намеренно, — отвечать на Страшном суде за гнусное чародейство придется истинному виновнику. И кому, как не игуменье, посвятившей всю себя служению Иисусу и спасению своей души, было этого не знать?

— Так что, матушка? Поминать будем — али за здравие беспокоиться? — ласково спросил Софоний, мило улыбаясь и потирая согнутым пальцем левый ус.

— Он жив, — смирившись с поражением, признала старуха. — И находится ныне в добром здравии.

— Как же так, игуменья Васса? — развел в удивлении руками Басарга. — Ты лгала столько лет! Всем! Почему, зачем?

Двери храма распахнулись, внутрь вошли Тимофей и Илья. Боярин Булданин, увидев монашку, радостно подпрыгнул, взмахнув руками:

— Она здесь?! Поймали?

— Княгиню любили все, — сказала игуменья, глядя на него. — Еще когда она супругой Василия оставалась. Много доброго она для монастыря нашего сделала. И с сестрами завсегда была милостива. Великий же князь бесплоден оказался. Где это видано, чтобы за двадцать лет супружества ни разу жена не понесла? На другой женился — так опять за четыре года ни разу! То, что Соломония в конце все же тяжелой оказалась, то есть чудо великое, милость небесная. И мальчик у нее явился крепкий, здоровый.

— И где он? Где, говори! — потребовал Басарга.

— Когда Ленка Глинская своего мальчика явила, все мы поняли, что старшему Васильевичу не жить, — ответила старуха. — Изведет его литвинка. Ради воцарения своего выкидыша изведет. Дабы невинную душу спасти, мы сына Соломонии мертвым объявили. Она ведь из рода Сабуровых, потомок мурзы Чета. Вот к татарским своим родичам, в Крым, его княгиня и отправила. Туда, куда приспешникам Ленкиным не добраться. Я же здесь могилу обманную блюла. Не корысти ради — во спасение наследника стола русского. Сестре Софии, когда на смертном одре та лежала, поклялась никому тайны сей не открывать. Ибо жить царевич мог, лишь пока его за мертвого почитают. А службы заупокойной мы по нему не стояли, то ты верно заметил, боярин. Сего греха ничем не оправдать. То уже не ложь во спасение, то порча и извод получится.

— Мертва давно Елена Глинская, матушка. Уже и имя ее подзабывать в народе начали, — сказал настоятельнице Басарга. — Некого бояться.

— Ленка мертва, а сторонники ее и клятва моя остались, — покачала головой старуха. — Не нужно никому знать о старшем Васильевиче. От сохранности тайны сей жизнь его зависит.

Софоний повернулся к настоятельнице спиной, наклонился к самому уху Басарги:

— Там могила разрыта на дворе. Не ровен час, заметит кто. А что государь по делу сему решит, неведомо. Может статься, он сию тайну пуще прежнего хранить пожелает?

— Ты прав, могилу нужно закопать и плиту вернуть на место, — согласился боярин Леонтьев. — Пойду распоряжусь. Холопы на воротах более не нужны, пусть займутся.

Слуги новому поручению только обрадовались. Все же ловить в воротах монастыря его игуменью — не самая лучшая работа. Не дай Бог прихожане узнают — побьют обязательно. А как не узнают, если инокиню прилюдно хватать придется?

Посему к земляным работам четверка вернулась с охотой, под присмотром Басарги ссыпая чуть влажную глину обратно в яму и послойно ее утаптывая — чтобы по весне талая вода к колоде не просочилась.