— Смотрите, какая улыбчивая собака. — Девушка запустила руку в волосы, расчесала их пальцами, словно гребнем. Кузнецов знал по опыту, что когда смотришь на таких девушек, красивых и недоступных, обязательно возникает чувство утраты, некой неясной, но изнурительной тоски, хочется узнать: а кому эта девушка принадлежит? Неужели и ее парень такой же необыкновенный, как и она сама? — Улыбка во все тридцать два зуба!

— Тридцать два зуба, Марина, бывает только у людей. У собаки сорок шесть, — сказал один из парней, нагнулся, расстегнул замки своих «динафитов», с облегчением переступил ногами по снегу. Расстегнутые замки глухо забряцали, они были отлиты или выкованы из хорошего металла — на дорогую обувь и дорогой материал идет.

Девушка беззаботно продолжала расчесывать пальцами волосы.

— Сорок шесть зубов у собаки, Игорь, это все равно, что двадцать два очка в игре в карты, — сказала она, — перебор.

Второй парень поправил пояс, за которым торчала ракетница, перевернул его. Оказывается, это был не пояс, а сумка-бананка, этакий «багажный» ремень с нашитым на нем длинным карманом, замыкающимся на две кнопки, в бананку можно класть ключи, перчатки, конфеты, мазь, чтобы лицо не облуплялось под шпарящим солнцем, носовой платок; бананки были модны среди ездоков с гор, но редко у кого имелись…

— От всякой незнакомой собаки надо держаться подальше, — назидательным тоном произнес второй парень.

— Ну, Алешечка, не надо перестраховываться, — девушка внимательно посмотрела на второго парня, и тот под этим взглядом капризно изогнулся, тронул руками рубчатую пистолетную рукоять двуствольной ракетницы. Внизу на рукояти была выбита звездочка, как у настоящего боевого оружия.

«Алешечка»… Значит, эта девушка его. Не Игоря, у которого дернулись веки при ласковом, очень нежно произнесенном имени, а Алешечки.

Алешечка, видать, чувствовал себя с оружием настоящим мужчиной, уверенно и прочно, без дрожи и колебаний стоял он на земле. Впрочем, старая истина: тот, кто имеет оружие, тот и считается храбрым. А кто не имеет — на человека с оружием не пойдет. Выходит, он трус.

— Хорошая, дивная собака. — Марина присела на корточки, тряхнула тяжелой гривой — и над яркими голубыми сугробами словно бы поземка пронеслась, снег с них сдуло. Поманила собаку пальцем:

— Ну, иди сюда… Ну, пожалуйста!

Собака вопросительно посмотрела на Кузнецова. Она действительно была мыслящим существом.

— Иди, — разрешил Кузнецов. Собака виновато вильнула хвостом, посмотрела на девушку, потом на Кузнецова, затем снова на девушку.

— Ну, иди, иди ко мне, — пригласила та, пощелкала пальцами. Было слышно, как неподалеку, с крыши гостиницы, звонко щелкнув, сорвалась сосулька, с тонким гитарным звоном полетела вниз, вошла в сугроб, взбив над ним прозрачное молочное облачко. Вспугнутая падением «снаряда», в воздух поднялась стайка синиц, затенькала возбужденно. Собака среагировала на звук «снаряда» и на синичью стаю заодно, подняла колом красивые островерхие уши.

— Ого! — проговорил второй парень, тот, что был с ракетницей, Алешечка.

— Ну, иди, иди ко мне! — продолжала уговаривать собаку Марина.

Собака снова посмотрела на Кузнецова.

— Иди, — сказал он ей, будто эта собака, с умными, светлого лунного цвета глазами, сажевыми бровками, прорисованными на палевой шерсти, и длинной узкой мордой с рисованными дульцами ноздрей, принадлежала ему.

Собака посмотрела укоризненно на Кузнецова, сквозь укоризненную немоту ее взгляда Кузнецов почувствовал скрытую боль, и ему сделалось неудобно перед этим мыслящим существом.