Впрочем, все это не имеет значения. Сами-то мы верим ли в эти различия, даже когда мы их замечаем? Если раньше,
в Бальбеке, Альбертина ждала меня под аркадами Энкарвиля, а затем прыгала ко мне в авто, она тогда еще не только не «рас¬плылась», но вследствие
чрезмерных упражнений истончи¬лась; она похудела, отвратительная шляпа уродовала ее, из-под шляпы выглядывал только кончик безобразного но¬са,
белые щеки в профиль напоминали белых червей; от прежней Альбертины почти ничего не осталось, однако на большее я и не претендовал: в то
мгновение, когда она прыгала в авто, я чувствовал, что это она, что она не опоздала на свидание и не пошла куда-нибудь еще, а боль¬ше мне ничего
и не надо было; то, что любят, слишком крепко связано с прошлым, слишком много заключается во времени, потерянном вместе, чтобы мужчине нужна
была вся женщина: мужчина хочет быть уверен в одном – что это она, не обознаться, а это гораздо важнее, чем красота для любящих; щеки могут
впасть, тело – похудеть, даже на взгляд тех, кто вначале кичился своей властью над красотой этой мордашки, над этой неизменной, отличи¬тельной
чертой женщины, ее личности, ее алгебраическим корнем, ее константой – этого довольно, чтобы у мужчи¬ны, которого ждут большие дела, но который
влюбился, не оставалось ни одного свободного вечера, потому что он проводил время, причесывая любимую женщину и портя ей прическу вплоть до той
минуты, когда пора ложиться в постель, или же остается у нее, лишь бы побыть с ней, или же чтобы она была с ним, или просто-напросто – чтобы она
не была с другим.
«Ты уверен, – спросил Сен-Лу, – что я мог бы пред¬ложить этой женщине, за здорово живешь, тридцать тысяч франков для комиссии, от которой
зависит, пройдет кан¬дидатура ее мужа или не пройдет? Неужели она до такой степени бесчестна? Ну, тогда, значит, ты не ошибешься, если скажешь,
что трех тысяч франков довольно». – «Нет, прошу тебя: не экономь на том, что так дорого твоему сердцу. Ты должен сказать вот что, и в конце
концов, в этом есть доля истины: «Мой друг попросил тридцать тысяч франков у родственника для избирательной комиссии, от которой зависит,
пройдет или не пройдет кандидатура дяди его невесты. Только ради помолвки эти деньги ему и дали. Чтобы Альбертина об этом не знала, передать их
тебе по¬просили меня. Да к тому же, как слышно, Альбертина с тобой порывает. Он ума не приложит, что ему делать. Не женись он на Альбертине, ему
придется вернуть тридцать тысяч франков. А в случае женитьбы ей, хотя бы для про¬формы, надо немедленно возвращаться, потому что если побег
продлится, то это произведет на всех крайне невы-годное впечатление». Ну как, ловко придумано?» – «Да нет», – отвечал мне Сен-Лу по своей
доброте, по своей душевной мягкости, а еще вот почему: Сен-Лу не знал, что обстоятельства часто бывают гораздо более странными, чем принято
думать.
В конце концов в этой истории с тридцатью тысячами франков не было ничего невероятного: как я и говорил Сен-Лу, здесь скрывалась большая доля
истины. Подобного рода история представлялась возможной, но все в ней было не так, и эта доля истины была как раз ложь. И все же мы друг другу
продолжали лгать, Робер и я, как во время любого разговора, когда один приятель искренне хочет по¬мочь другому, находящемуся во власти
безнадежной люб¬ви. Друг советует, поддерживает, утешает, он способен по¬жалеть несчастного, но он не способен почувствовать не¬счастье, и чем
ближе друг, тем больше он лжет. |