|
Два года уже, как завел. Сам на своих судах и шерсть с своих овец прямо в Бельгию отправляю. — Ах, как все это любопытно! Позвольте: у вас, значит, и свои конторы есть в азовских портах, в Бердянске, в Мариуполе, в Ростове? — О нет! Это все я сам! — говорил колонист, чавкая и добродушно жуя хлеб с маслом.— Зачем нам конторы? Я поеду и отправлю хлеб или шерсть; потом опять поеду и приму заграничный груз. А то и моя жена поедет. О, у меня жена добрая! — Как, и она? ваша жена тоже коммерцией занимается? — Да; вы не верите? вот зимой из Николаева она мне на санках сама привезла сундук с золотом; я хлеб туда поставлял. Так вот, запрягла парочку, да с кучером, вот с этим самым Фрицем, моим племянником, и привезла. Зачем пересылать? Еще трата на почту... Полковник посмотрел на Фрица: рыжий верзила тоже смеялся во весь рот, а колонист, как на товар, приглядывался на щегольской наряд красавца полковника, на его перстни, пикейный сюртучок, лаковые полусапожки, узорные чулки, белую соломенную шляпу и первейшей моды венский фаэтончик. Два давнишних противоположных полюса русских деловых людей, эти два лица сильно занимали друг друга. — Вы отлично говорите по-русски,— сказал полковник,— давно ваша семья переселилась, или, так сказать, бежала из родной тесноты в Россию? Извините, это меня сильно занимает; повторяю вам снова, я тоже ваш собрат, переселенец, а по нашим русским понятиям — беглец! Мы теперь тоже за ум беремся, да уж не знаю, так ли? Что-то в нас много еще дворянского; может оттого, что мы беглые по воле, с паспортами. — Мой дед, видите ли, переселился при графе Сперанском*, около сорока лет назад; мы пешком пришли сюда, с котомками, дед и отец мой несли старые саксонские свои сапоги за плечами, а отец мой после него еще двадцать пять лет был у нашего же земляка Фейна простым пастухом. Я тоже в юности-с долго был при стаде вашего Абазы. Земля, правду сказать, тут обетованная, не тронутая еще; многих еще она ждет. Раздолье, а не жизнь тут всякому; ленив только русский человек! Эх, гляньте, какая дичь, какие пустыри: бурьян, вечная целина,— ни косы, ни плуга не знала. Люблю я эти места: будто и бедные, а троньте эту землю — клад кладом. * Сперанский М. М. (1772-1839) — русский государственный деятель, известный прог- рессивным для своего времени проектом государственных реформ буржуазного характера. Полковник спросил: — Какой же секрет в том, что вы так скоро, так страшно разбогатели? — Секрет? никакого секрета! Даже трудно сказать, как. Как? просто трудились сами, и все тут. «Сами трудились! — подумал Панчуковский.— Врет, шельма, немец; должно быть, фальшивые ассигнации в землянках делали, да ловко и спускали!» Просидели еще немного новые знакомцы. Степь молчала, вечерело. Не было слышно ни звука. Одни лошади позвякивали сбруей, да несло тютюнищем от новых друзей-кучеров. — Я и не спросил вас,— сказал на прощанье Панчуковский,— вы ездили за Дон; были вы у нас на Мертвых Водах, за сороковою болгарскою колонией? Как понравился вам наш околоток? Можно ли ждать чего хорошего от этой местности? — На Мертвых Водах? На Мертвых... Постойте! Да! Точно, я там неделю назад ночевал... у священника... Постойте, погодите... — У отца Павладия? — Так, так, у него именно! Что за славный, добрый старик! и какой начитанный! Нашего Шиллера знает; еще такая у него красивая воспитанница. |
