«Я здесь», – подумал он и хлебнул. Да, без сомнения. Он был здесь, и он просто потягивал кофе.

Всю посуду аккуратно убрали. Раковина из нержавеющей стали, сияющая, как драгоценный камень в оправе. И, разумеется, этот «Силекс» на плите, булькающий и пускающий пар. Шейла всегда хотела такой. «Силекс» всегда с тобой, утверждала она, улыбаясь. Он плакал.

На борту был крошечный туалет, где раньше мелькали попки стюардесс. Дверь была полуоткрыта и он мог видеть все, что было внутри, вплоть до голубой, тщательно продезинфицированной воды в бачке. Испражняйтесь со скромным комфортом на высоте 50000 футов.

Он допивал свой кофе, смотрел на то, как булькает и выпускает пар «Силекс», и плакал. Его плач был очень спокойным и совсем беззвучным. Плач и кофе закончились одновременно.

Он поднялся и опустил свою чашку в раковину из нержавеющей стали. Он поднял «Силекс», держа его за коричневую пластмассовую ручку, и тщательно вытряс кофе в отверстие стока. Маленькие бусинки пара оседали на толстом стекле.

Он вытер глаза рукавом куртки и вернулся в узкий коридор. Он переступил порог кабины Донахью, держа «Силекс» одной рукой.

– Ты не хочешь кофе? – спросил Ричардс.

– Нет, – коротко ответил Донахью, не подымая глаз.

– Разумеется, ты хочешь кофе, – сказал Ричардс, и с размаху опустил тяжелый стеклянный кофейник на опущенную голову Донахью, собрав все силы, на какие он был способен.

– Отвечайте, как слышно, С-1-9-8-4, – ясный голос раздался по радио.

Ричардс все еще держал «Силекс». Он был покрыт слоем волос Донахью.

Он бросил его, но звона не было. Даже здесь ковры. Стеклянный пузырь «Силекс» выпучился на него, как мигающий, подернутый кровью глаз. Глянцевая фотокарточка Кэти в коляске неожиданно появилась вновь, и Ричардса передернуло.

Он поднял мертвую тушу Донахью за волосы и пошарил внутри его голубой летной куртки. Пушка была на месте. Он был готов уже бросить его обратно на стол, но что-то удержало его, и он поднял его еще выше. Нижняя челюсть Донахью безжизненно висела, рот сложился в идиотскую усмешку. Кровь капала в него.

Ричардс стер кровь с одной из ноздрей и заглянул внутрь.

И точно, там было что-то маленькое, очень маленькое. Мерцание фильтрующей сеточки.

– Сообщите приблизительное время прибытия, С-1-9-8-4, – голос из радио.

– Эй ты! – Фридман кричал через весь зал. – Донахью!

Ричардс захромал в проход. Он чувствовал невероятную слабость. Фридман смотрел вверх.

– Ты не скажешь Донахью, чтобы он поднял свой зад и ответил?

Ричардс попал в него как раз над верхней губой. Зубы разлетелись как разбитое дикарское ожерелье. Волосы, кровь, мозги расплескались (причудливыми пятнами) на стене позади кресла, где девушка на трехдолларовом плакате вытянула свои бессмертные ноги на полированной кроватной спинке из черного дерева.

Раздалось сдавленное восклицание из пилотского отсека, и Холлоуэй сделал отчаянный, обреченный прыжок, чтобы захлопнуть дверь. Ричардс заметил, что у того появился очень маленький шрам на лбу в виде вопросительного знака. Это был шрам типа того, что мог бы получить маленький мальчик, ищущий приключений, при падении с низкой скамейки, играя в летчика.

Он выстрелили Холлоуэю в живот и тот издал мощный потрясенный звук: «О!… О!» Ноги выскользнули из-под него, и он упал лицом вниз.

Данинджер повернулся в своем кресле, лицо его напоминало дряблую луну.

– Не убивай меня, а? – сказал он. У него не хватило завода, чтобы превратить это в утверждение.