Они так спокойны, уверены в себе. Заторможенный мозг работает с трудом. Что там говорил Баррон? Получается, все происходит не в первый раз, меня уже забирали вот так, посреди ночи, отсюда, а может, даже из общежития, а я не помню ни черта. Только не паниковать. А раньше я спокойно реагировал?

Надеваю ботинки, от страха и прилива адреналина руки так трясутся, что пальцы в перчатки удается просунуть лишь со второй попытки. Как раз завязываю шнурки, когда Филип говорит:

— Проверим-ка твои карманы. Что?

— Выверни их, — вздыхает брат. Послушно выворачиваю карманы, вспоминая про зашитые под кожу маленькие черные камешки. Филип прощупывает швы, обыскивает меня с ног до головы. Руки непроизвольно сжимаются в кулаки. Едва сдерживаюсь, чтобы не ударить его со всей силы.

— Что-то потерял? Ищешь мятные леденцы?

— Просто нам надо знать, что у тебя есть.

От возбуждения я полностью проснулся и не чувствую никакой усталости, только злость. Баррон протягивает руку. Без перчатки.

— Не тронь! — отшатываюсь прочь.

Забавно, я машинально перехожу на шепот, мне даже в голову не приходит закричать или позвать на помощь. «Это семейное дело, не выноси сор из избы», — твердит идиотский внутренний голос.

— Ладно, ладно, — примирительно поднимает руки Баррон, — но это не шутки. Старые воспоминания окончательно вернутся только через несколько минут. Не забывай: мы с тобой на одной стороне, в одной лодке.

Так они уже поработали надо мной, пока я спал! Дышу часто и отрывисто, чтобы справиться с нахлынувшим ужасом. Инстинкт нашептывает: «Немедленно беги отсюда, от них». Вместо этого киваю: нужно выиграть время. Я ведь понятия не имею, что должен вспомнить.

Баррон надевает перчатки, сгибает и разгибает пальцы.

Голые руки. Значит, не Антон ворует воспоминания и не Филип за всем этим стоит.

Баррон. Никто над ним не работал и не стирал ему память, его обычная рассеянность — вовсе не рассеянность. Он забирает воспоминания у других — у меня, у Мауры, бог знает у кого еще — и при этом теряет собственные. Из-за отдачи. Почему я думал, что он мастер удачи? Я же не могу припомнить ни одного случая, когда он колдовал, просто знаю, и все, непонятно откуда.

И если сконцентрироваться, «знание» начинает расплываться и таять. Подделка.

— Готов?

Встаю, ноги едва слушаются. Одно дело — подозрения, и совсем другое — смотреть в лицо брату, который только что над тобой поработал. Уговариваю сам себя: «Ты лучший в семье мошенник. Ты замечательно врешь, притворись спокойным, соберись».

Но часть меня воет от страха и судорожно мечется в поисках поддельных воспоминаний. Их невозможно отследить, но я не могу остановиться — перебираю в уме последние несколько дней, недель, лет. Где здесь черные дыры? Несовпадения?

Что именно Баррон поменял в моей голове? От очередного приступа паники руки холодеют, как в лихорадке.

Тихо спускаемся с крыльца, перед домом припаркован «мерседес» с выключенными фарами, приглушенно урчит мотор, за рулем Антон. Он немного постарел, и над верхней губой появился шрам — хорошее дополнение к ожерелью на шее.

— Почему так долго?

Племянник Захарова прикуривает сигарету и выбрасывает спичку в окно. Баррон усаживается рядом со мной на заднее сиденье.

— А куда спешить? Вся ночь впереди. У пацана с утра занятий не будет.

Ерошит мне волосы, а я уворачиваюсь. Точь-в-точь семейная прогулка. Нелепая ассоциация. Филип устраивается впереди и ухмыляется, оглядываясь на нас.

Надо понять, чего от меня ждут. Шевели извилинами. Можно прикинуться слегка растерянным, но я явно должен что-то знать.

— Что у нас сегодня?

— Репетируем, — отзывается Антон. — Убийство в эту среду.